Дэвид Шилдс - Сэлинджер

О том, что он – наполовину еврей, он при мне обмолвился только раз. Это случилось на обеде у Максвеллов. Я догадалась, что для него еврейское происхождение было проблемой. Он попросил меня разобраться в основе его рассказа «В лодке» и сказал: «Не приходи в возмущение». Или: «Тебя это может шокировать. Я должен был написать этот рассказ. Я сожалею, что написал его, но один раз я должен был написать этот рассказ».

Думаю, все эти годы он наслаждался мной как ребенком. И это положение изменила я. Мы сидели на заднем сиденье такси, и я обернулась к нему и поцеловала его. Это было естественно. Я хотела поцеловать его и сделала это. Полагаю, я дала ему разрешение – «Теперь можно», но инициатива никогда не исходила от него. Ну, инициатива, вероятно, должна была исходить от мужчины, но исходила от меня. Я первой поцеловала его. Моя дочь думает, что для него было важно дождаться, когда мне исполнится 18, и уже после этого вступить со мной в сексуальные отношения. Я так не думаю.

Вскоре после поцелуя в такси мы поехали на выходные в Монреаль. Мои воспоминания об этой поездке скудны, но я помню, как сидела в ресторане – миленькая девушка, которая выглядела очень застенчивой. Казалось, ей там было неудобно. Помню замечания Джерри об этой девушке. Там же были два человека деловой наружности, разговаривавшие о мистицизме.

Мы ушли в номер и легли в постель. Я сказала ему, что я девственница, и ему это не понравилось. Думаю, он не хотел нести ответственность. На следующий день, после моей «инициации», мы улетели в Бостон, откуда я улетала в Нью-Йорк, а он – в Вест-Лебанон, в Нью-Гэмпшир. Почему-то во время полета в Бостон ему пришло в голову, что рейс, на который он должен был пересесть, отменен. Я засмеялась от радости, что мы сможем провести еще один день вместе. Я увидела, как на его лицо легла тень. Я увидела на его лице выражение, и это было выражением ужаса и страдания. Это было ужасно и передало все. Я поняла, что все кончено. Я поняла, что пала с пьедестала.

Мой самолет вылетал поздно. Он пошел к стойке регистрации, поменял билет и буквально впихнул меня в самолет, вылетавший раньше. Не было никаких вопросов, обсуждений, никакой двусмысленности. Я встала между ним и его работой, и все закончилось. После этого я получила от него одно или два письма, которые не сохранились, поскольку я была очень расстроена. Я страдала, но винила в том, что произошло, себя. После всех лет наших отношений я должна была понимать, что он говорил мне. Прочтите письма. Там черным по белому написано: «Моя работа должна стоять на первом месте».

Это было крайностью, особенно после того, что произошло с нами прошлой ночью, но так должно было случиться. У меня не было выбора. Я должна была принять это. Думаю, внезапно я осознала, что была подделкой. Подделка, фальшивка – это было его словцом. Я полагала, что он так думает. Будучи девственницей, я никогда не говорила ему об этом. Внезапно он увидел меня в совершенно новом свете.

У него никогда не возникало вопроса: он был писателем, который должен был писать. Эта было его обязанностью по Бхагавад-гите, хотя он ненавидел слово «обязанность». Его работа была предопределена богом. Это был его путь к просветлению. Он пришел в этот мир, чтобы писать. А я стала отвлекающим фактором. Я была просто уничтожена, опустошена. Я страдала, но справилась с этим. Я должна была справиться с этим.

Он много говорил о дзэн. В одном из писем он сказал: «Мне жаль, что сегодня вечером ты не сможешь пойти на баскетбол. Это дзэн». Дзэн находится там, где его находишь. Для него это были моменты совершенства.

В 1955 году я снова поехала в Дейтону. Я была в Океанском зале на танцах. Выглянула в окно и увидела Джерри Сэлинджера с этой красивой девушкой. Мне показалось, что они женаты. Женаты или нет, но они были вместе. Они были чудесной парой. У него была очень приятная внешность, а она выглядела очаровательно.

Они прогуливались по дорожке над бассейном, и казалось, что им вместе очень хорошо. Очевидно, что они совершали послеобеденный променад. Не скажу, что они выглядели счастливыми до экстаза. Они необязательно шли рука об руку, но несчастными они не выглядели. Они выглядели симпатично.

Меня унесло в прошлое. Танцуя с кем-то, я смотрела в окно, и там был он. На следующий день я ехала по Мейн-стрит и увидела, как он выходит из бара, где я бывала с ним и где он выпивал с моим отцом. С ним под ручку шла та самая женщина, которая стала его второй женой, Клер Сэлинджер.

Как я себя чувствовала при этом? Не слишком хорошо, но у меня не было сил что-либо изменить. Это был последний раз, когда я видела его. Я была поражена, увидев его в окно, но он видел меня. Я знаю это. Мы встретились взглядами. Он видел меня. А на следующий день я снова выглянула из окна, но его не было. Они уехали. Я еще до того знала, что это закончилось.

Он всегда говорил мне, что когда сталкиваешься с кем-то и смущаешься, значит, что-то еще теплится.

Когда Сэлинжер был с кем-то откровенен, он был откровенен. Я понимала, что он определенно ушел из моей жизни. Я очень любила, боготворила его, и у нас было пять чудесных лет, за которые я ему очень благодарна. Я очень благодарна за то, что знала его. Он изменил меня, но в то время я этого не понимала.

В моей жизни он сыграл роль наставника. Он был моим близким другом. Я никогда не чувствовала, что он любит меня, это можно было понять разве что по письмам. Я никогда не чувствовала, что он в каком-то отношении нуждается во мне. Я чувствовала большую близость с ним, но мне кажется, что мы до конца жили параллельными жизнями, а затем это обернулось катастрофой. В конце концов, наши отношения причинили мне ущерб. На самом деле. Однако это было вознаграждением за почти пять лет обучения, радости, удовольствия, раскрытия моего сознания самым разным вещам.

На Рождество Джерри прислал мне две книги с подписью: «Джин от Джерри, декабрь 1953 года» – Zen in the Art of Archery («Дзэн в искусстве стрельбы из лука») Юджина Хиррегела и The Sutra of Hui Neng («Сутра Хуэйнэна»). Затем он написал мне пространное письмо, в котором объяснял (настолько хорошо, насколько мог) суть философии дзэн, которая заключалась в том, что жить надо текущим моментом, получать непосредственный опыт, забывать себя, утрачивать свое «эго». Людям следует преодолевать свое эго. Надо быть по-детски непосредственным, чистым, стремиться к тому, чтобы между тобой и опытом не было ничего – таков, по мнению Джерри Сэлинджера, был надлежащий образ жизни. Его великим уроком была отрешенность. На протяжении всей моей жизни какая-то часть моей натуры вопрошала: «Одобрил бы это Джерри Сэлинджер?» Могу прожить лет пять, не вспоминая о нем, но если возникает нравственная дилемма и я пытаюсь выяснить, какой следующий шаг будет правильным, я сразу же вспоминаю Джерри Сэлинджера. И думаю: «Нет, так лучше не делать». Конечно, общение с человеком вроде Джерри Сэлинджера даром не проходит. Сравниваешь с ним других мужчин, которые появлялись в жизни и уходили из нее. Вспоминаешь его глубину и любознательность. Его мудрость.