На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский
По дороге мимо нас автоматчики ведут в тыл пленных — двух офицеров и десятка три солдат. Вид у пленных неказистый, и нет уже былой самоуверенности.
К нам подходит командир саперного взвода, высокий, страшно худой лейтенант со светлыми близорукими глазами и передает Николаю Васильевичу небольшую папку.
— Только что у немецкого офицера забрали. Вон у того, что в короткой шинели впереди всех идет.
Раскрываем папку. Альбом с наклеенными фотографиями и надписями на немецком языке. На первых нескольких снимках этот офицер выглядит совсем иначе: в роли победителя он важно восседает в легковой машине. Затем мы видим его уже на Черноморском побережье, за мраморным столиком ресторана, пьяного, с бездумными выпученными глазами. А вот и харьковские снимки... Сумская... Парк Шевченко. На фоне памятника-великана стоит маленькая козявка с железными крестами.
— Довольно таки жалкий вид, — замечает Николай Васильевич.
— Нет, вы посмотрите-ка сюда, — обрадовался своей находке Арсалан, — вот это действительно видик, ничего не скажешь. Офицерик с двумя друзьями повязался женским пуховым платком, греется у костра на фоне разбушевавшейся метели. Похоже на то, что это было где-то в донских степях, не иначе.
Пока мы рассматривали трофейный альбом и шли пешком почти по всему двухкилометровому настилу, звуки выстрелов постепенно удалялись на запад, в глубь немецкой обороны. Мимо нас вслед за армейскими машинами с табельными деревянными складными лодками на полном газу промчались несколько десятков танков Т-34.
— Главная полоса обороны, видать, прорвана, — ликовал Николай Васильевич, — танки прошли, это хороший признак. Значит, и мне надо торопиться туда, поближе к Бугу.
Темнеет. Мы тепло прощаемся с начинжем и разъезжаемся в разные стороны.
Наступление развивается успешно. Сегодня из района Сокаль меня вызывал к проводу Слюнин. Настроение у него прекрасное. Слышимость только была плохая, но главное я все же ухватил: Западный Буг форсирован, тяжелые бои имели место лишь в первый день наступления, крепко досталось там и саперам.
Поближе сюда к нам, на главном направлении, наши войска добивают окруженные в Бродах фашистские дивизии. Но самым интересным было дерзкое решение маршала Конева «пропихнуть» через шестикилометровую брешь, называемую Колтувским коридором, две танковые армии для действий в оперативной глубине. Судя по донесениям, передовые танковые части уже находятся в районе Равы-Русской, а неприятель все еще контратакует, пытаясь высвободить свои войска из «котла» в Бродах.
Приехали к нам в штаб начальники УОСов полковники Загородний и Ковин. Так как генерал-лейтенанта Галицкого нет, а Слюнин тоже отсутствует, то они зашли ко мне, интересуются оперативной обстановкой, своими ближайшими задачами и новым местом дислокации.
— Мы сами сидим, как говорят, на чемоданах и ждем не сегодня-завтра команды, чтобы выехать вперед, на новое место, — отвечаю в тон им. — А раз мы тронемся, то и вам долго не придется задерживаться.
— А как же быть с рубежом? — спрашивает Михаил Андреевич Ковин, старательно прочищая тонкой проволокой небольшой мундштучок.
— Как быть с рубежом? Ясное дело, оставьте пока свою охрану, а потом сдадите комендатурам. Сейчас, конечно, трудно назвать вам место очередной стоянки, но вероятнее всего это будет Львов.
Полковники обрадовались, а затем посмотрели друг на друга с застывшими улыбками.
— Как, оба УОСа будут во Львове? — удивленно спрашивает Загородний.
— Возможно, и оба, — стараюсь успокоить наших строителей. — Впрочем, приедет начальство, и все уточнится.
— А Галицкий когда приедет? — допытывается Ковин.
— Иван Павлович сейчас где-то у понтонеров. Он их подтягивает вперед, а в наших условиях, знаете, это не так просто.
Полковник Загородний неожиданно спохватился.
— Бегу, бегу к вашим снабженцам. Чуть не забыл... горючего-то они нам недодали, а как переезжать будем?
Ковин громко смеется, глядя вслед уходящему второпях полковнику.
— Вы, верно, раньше запаслись бензином? — осторожно спрашиваю Михаила Андреевича.
— Нет.
— Тогда почему же смеетесь?
— Нравятся мне склеротические головы. Сперва все забывают, а потом бегают как угорелые.
— Ехидничаете в адрес Загороднего, но вы не правы, ей-ей!
Михаил Андреевич смеется еще пуще прежнего. Он решительно встает с дивана и подходит к моему столу.
— Почему вы решили, что я камешки бросаю в загородний огород, — говорит он, все еще смеясь, — ведь огороды могут быть и на приусадебных землях, скажем, и здесь, на вашей.
Теперь уже наступил мой черед смеяться.
— Значит, это вы меня назвали склеротической головой? Спасибо, Михаил Андреевич, за откровенность, но какие у вас на это есть основания?
— Основания? — переспросил Ковин. — А вы Кувакина, такого бравого подполковника, помните?
— Ну, конечно, помню.
— А вот он говорит, что вы его позабыли.
— Да что вы?
— Вчера мы с ним в Проскурове встретились. Он там со своим батальоном уже с неделю как разместился.
— Господи, значит, Виктор Петрович здесь совсем близко, — закричал я на всю комнату. — Что же вы молчали?
— Не буду же я, как вы, кричать на всю улицу. Лучше бы вы ему ответили на его письмо...
И тут я действительно вспомнил, схватившись за голову, что Кувакину не только забыл ответить, но и не поздравил его с очередным званием.
Тут нашу дружескую беседу нарушил прибежавший Арсалан.
— Генерал-лейтенант Галицкий срочно вызывает вас к себе, в район Золочева. Он в сорок второй мотоинженерной бригаде.
— Михаил Андреевич, теперь мне остается только пожать вам руку. Да, чуть опять не позабыл. Вы ведь будете в Проскурове, передайте мой самый искренний привет Виктору Петровичу Кувакину. Скажите, что я по нему соскучился и очень хотел бы его видеть.
Кувакин не заставил долго ждать себя. Через несколько дней комбат примчался в штаб. Он застал нас еще в Скориках накануне отъезда.
— Виктор Петрович, дорогуша! — приговариваю я, тиская его в своих объятиях. — Ну-ка, дайте на вас, гвардейца, посмотрю дружеским оком.
Выглядит он
