Слабак - Джонатан Уэллс
– Не обязательно. Но ты наверняка что-то чувствуешь?
– Не знаю. Бывает ли что-то слишком сложным для одного чувства?
– Да. Конечно. Очень часто. Когда тебе даже не нужно ничего говорить. Неужели мать не защищала тебя от отца? Это же первое, что должны делать матери.
– Мама просто ничего не знала. Не хотел рассказывать ей, чтобы потом не слушать одну из её любимых проповедей о любви. О том, что всякая любовь уникальна.
Беатрис задумалась.
– Ты, конечно, худой. Насчёт этого твой отец прав. Но такое уж у тебя телосложение. И оно никак не связано с сексуальностью. А твой отец крупный?
– В принципе, такого же роста, как я. Но намного больше весит.
– Ну, это нормально. С возрастом все набирают вес. И ты тоже наберешь. В литературе есть такой термин: соматическая конституция.
Хотя в Святом Иоанне не было медицинских курсов, я уже знал, что Би хочет стать врачом и готовится сдавать вступительные экзамены в медицинскую школу сразу после окончания колледжа.
– Ты просто эктоморф с маленькими костями. В классификации есть тип для такого тела, как у тебя, и я полагаю, что к нему же относятся и твои родители. Но главное, ты совершенно нормален, не урод. Ну, по крайней мере, ты не являлся им, пока отец не попытался тебя исправить. Ха! Какой странный поступок. Даже не верится! – воскликнула она. – Это одна из самых странных историй, которые я когда-либо слышала. Бедный мальчик, – повторила она и обняла меня.
– Ты хочешь сказать, я достаточно большой, чтобы вписаться в медицинские нормы?
– Да, золотце про тебя в учебниках написано, – ответила она. – А если об этом есть в учебниках – значит, ты нормальный, ведь так? Кто знает, почему твой родитель стал так одержим идеей твоего исправления. Возможно, он тоже выглядел маленьким в твоём возрасте. Может быть, поэтому и делал с тобой все эти вещи. Боже мой. Я и представить себе не могу. Тебе было страшно? Ты знал, что произойдёт, когда тебя отправили к проститутке?
– Нет. Был слишком напуган, чтобы бояться. Ну, если понимаешь, о чём я. Просто не позволял себе думать об этом. Хотя, наверное, меня охватил ужас.
Пока я говорил, на меня накатила тошнота, знакомая по поездке в такси по Мэдисон-авеню до квартиры Ингрид, но потом она понемногу начала проходить. Мои шея, грудь и позвоночник как будто стали более гибкими, и я почувствовал, что освободился от своих тягостных переживаний.
– Итак, сколько ты сейчас весишь? – спросила она с любопытством, но так, будто ответ не имел для неё большого значения.
– Не знаю. В последний раз, когда я взвешивался, весы показывали меньше ста фунтов. Хотя это было несколько лет назад.
– И с тех пор ты не взвешивался?
Я покачал головой. Время от времени я думал о том, чтобы взвеситься, но избегал этого «ответственного шага», когда наступал подходящий момент. У меня просто не хватало смелости снова опуститься до такого уровня.
– Давай просто поставим тебя на весы – и навсегда покончим с этим!
Она взяла меня за руку и потянула в крошечную ванную комнату. Она принесла весы с собой в мою квартиру; я попытался встать на них полностью одетым, в туфлях, в чём угодно – лишь бы увидеть цифру, которой так боялся, побольше.
– Это выглядит жалко. Раздевайся. Снимай всё, включая носки. Посмотрим, сколько ты весишь совершенно голый. Давай!
Я никогда не взвешивался в присутствии другого человека, если не считать врача. А уж тем более голым. Но Беатрис настаивала и подтолкнула меня к весам. Стрелка долго раскачивалась между цифрами 90 и 120, но затем замерла.
– Сто четыре фунта[63], – торжественно объявила Би.
Я был поражён. Когда я переступил заветную черту? И как мог не заметить такое? Би обняла меня и прижалась к плечу. Хотя и не могла знать, насколько значительна для меня эта цифра. Да и откуда? Ведь заветные «сто фунтов» возвышались надо мной в неоновом свете, словно надпись «Голливуд» – место, о котором всегда мечтал, но никогда не надеялся увидеть собственными глазами.
Вечером я позвонил домой, чтобы сообщить родителям новость. Трубку взяла мама. Мне показалось, она торжествует.
– Приезжай домой в эти выходные. Хочу увидеть тебя и вместе отпраздновать.
Я слышал, как она повернулась к папе, чтобы сообщить ему новость. Тот тихо пробурчал что-то на заднем плане, так что я даже не смог расшифровать.
– Папа говорит «наконец-то». И тоже хочет, чтобы ты приехал домой. Почему бы тебе не взять с собой Би? Мы бы с удовольствием с ней познакомились.
– Может быть, – ответил я и замер. Би сидела рядом и выжидающе слушала.
Приводить Беатрис в наш дом мне казалось преждевременным. Мы ведь почти не знали друг друга. Я и понятия не имел, как она воспримет моего отца-предпринимателя в его «нео-хиппи нью-эйдж фазе»: с чёрными спиралями на огромных ногтях пальцев ног. А что бы она подумала о Тедди и Светлане? Или об изменчивом сборище других проходимцев, поселившихся в нашем доме?
Когда на следующий день Би ушла на занятия, я позвонил маме – предупредить, что приеду домой с девушкой. Но только при одном условии: никаких гостей, никаких незнакомцев, никаких гуру.
– Это не обсуждается – категорично заявил я, используя одно из любимых папиных выражений. – Ни одного из них!
Мама согласилась без колебаний и консультаций.
– Если увижу тебя и познакомлюсь с твоей девушкой, то я не против, чтобы не было никого из чужих, – а затем даже пожаловалась: – Меня, если честно, уже тошнит от всех этих людей, Джон.
Когда положил трубку, на меня нахлынуло спокойствие, как будто в жизни изменилось нечто фундаментальное. Паника исчезла. Страх осуждения сменился чувством определённости и безмятежностью. Я понял, что влюбился в Би. Это осознание распространилось по моему телу, и я ощутил, как оно проникает в самые тонкие места – мышцы в предплечьях (которые отец сильно сжимал, чтобы проверить их окружность) и плечи (которые, по его словам, выглядели слабыми и сутулыми).
Именно в тот момент я вдруг почувствовал, что меня можно любить и без всяких изменений. Раньше я не осознавал этого. Присутствие Би служило доказательством того, что любовь достижима, и эта возможность означала, что я могу её чувствовать. И даже способен ответить на это новое чувство. Именно тогда мне захотелось взять Би домой, чтобы похвастаться ею. Да и собой тоже!
Перед глазами промелькнуло смутное воспоминание о том, как папа взял нас с Тимом
