Наяву — не во сне - Ирина Анатольевна Савенко
Тут я осмелела: «Как бы ни был мой отец виноват перед Советской властью — почему я должна расплачиваться за его грехи? Ведь в Конституции ясно сказано: дети за родителей не отвечают».— «Это — смотря какие дети и за каких родителей»,— не задумываясь ответил старший. На эти, полные железной логики слова, мне нечего была возразить.
Василий Васильевич порылся в бумагах и принялся задавать вопросы, очень похожие на те, что я выслушивала от него в киевском «Континентале» — о компании, собиравшейся в доме Бегунов. Но теперь к тем вопросам добавились новые: «Это правда, что вы, сидя, на вечеринках у Бегунов, откровенничали по поводу того, что вас не устраивают советские мужчины, что вы поедете в Западную Украину и там выйдете замуж за польского генерала?»
О господи! Снова чепуха несусветная. Какой генерал? Да еще — польский.
После присоединения Западной Украины многие ездили туда в командировки, привозили превосходные вещи, особенно из одежды, у нас ведь с этим было очень неладно. И Нина Кобзарь ездила, привезла моему Ленечке и своему Толе вязаные шапочки и рукавички, и Вася Бегун ездил. А я тогда и не помышляла ни о какой поездке. По работе командировок, а тем более в Западную Украину, у меня не предвиделось.
«Не знаю, как отвечать вам на подобные вопросы,— выпалила я.— Ведь была у меня семья — муж и сын. И вообще — я не понимаю, что это значит — поехать куда-то, чтобы найти себе мужа-генерала? Если бы и брякнула в шутку о каком-то генерале — неужели из-за такого преступления меня надо было разлучить с сыном, искалечить жизнь? Но не было подобных шуток, никогда не было».
В конце концов, отпустили меня эти двое. Вернулась в камеру. Порасспрашивали меня женщины, я рассказала им о нелепом допросе. Через какое-то время все затихли, а я не могу уснуть — все думаю, думаю... Что-то в вопросах этого Василия Васильевича такое знакомое... Генерал... Польша... Конечно, ничего того, о чем он спрашивал, я не говорила, в этом совершенно уверена, а между тем... есть какая-то связь его вопросов с тем, что было в действительности. Да-да, есть...
И вот постепенно выплывает из сумятицы воспоминаний.
Как-то мои друзья — Лида и Вася — сообщили мне, что в очередную субботу состоится вечеринка — по случаю присвоения Василию Михайловичу звания генерала. Генерала? Откуда? — удивилась я. Никогда не видела Васи в военной форме и вообще ничего о его военной службе не слыхала.
Выяснилось, что накануне Васю вызывали в военкомат и присвоили ему звание майора запаса вместо прежнего капитана. Ну а он, со свойственным ему чувством юмора, тут же возвел себя в глазах друзей в генералы.
Был и еще повод для вечеринки: через день Вася едет в командировку, в Западную Украину.
Наскоро, как всегда, собрали застолье, с миру по нитке.
Уселись. Вася, разумеется, на председательском месте, а рядом с ним Лидочка. Наполнили бокалы. Кричат: «За генерала!» Но тут слово берет Вася:
«Должен вам признаться, друзья мои, меня не устраивает генеральша. Пока я не был генералом, ее присутствие в моей жизни кое-как сходило с рук. А теперь? Сами посудите, что это за генеральша, пигалица какая-то.— (Лидочка была небольшого роста, миниатюрная, черненькая.) И — взгляд в мою сторону.— Вот Ира — это да, это генеральша! Прошу вашего согласия на то, чтобы она заняла место возле меня».
Поначалу все слегка растерялись, но положение спасла Лидочка. Она во всеуслышание заявила:
«Дело в том, что я уже давно решаю и никак не могу решить вопрос — кого больше люблю — Иру или Васю. Никому другому я бы, конечно, не уступила своего законного места рядом с генералом, но Ире уступаю без боя».
Смех, аплодисменты. Лидочка встает, я сажусь на ее место, а Вася удовлетворенно заключает:
«Вот теперь — порядок».
Так я в тот вечер играла роль генеральши. А когда закончилась трапеза и все кучками расселись по углам, Вася, войдя в комнату — он хозяйничал на кухне,— посмотрел по сторонам, увидел, что я уютно беседую с Минькивским, Лидочка еще с кем-то из мужчин,— и с шутовским трагизмом воскликнул:
«Ах, вот как! Обе генеральши изменяют мне! Ладно, я вам отмщу. Вот поеду в Польшу и найду там себе полечку — во!» И поднял в знак качества будущей избранницы большой палец.
И снова все смеялись. Вот на этом и закончился эпизод, перекрученный то ли следователем, то ли тем, кто информировал его, и возведенный в ранг преступления против Советской власти.
Да, кто-то из этой компании доносил на нас, причем, не нацарапав хоть чуть-чуть серьезного материала для обвинения, нес разную чепуху, а следователь, за неимением чего-либо толкового, принимал эту чепуху как вполне обоснованное обвинение и, немного скорректировав, вносил в мое, а быть может, и еще в чье-либо «дело». Ну а для меня, дочери такой одиозной фигуры, как мой отец, подобный материал был вполне достаточным поводом для ареста.
Через короткое время после первого допроса вызвали на второй. В кабинете сидит уже совсем другой следователь, потом он назвал свою фамилию — Власенко. На лице у этого не холодная маска, как у первого, а обычное человеческое, все же не без оттенка доброты, выражение.
«Наконец-то я увидел вас! — говорит он, с любопытством глядя на меня. И, в ответ на мой удивленно-вопрошающий взгляд, добавляет: — Да, вы красивая женщина».
Странное начало для допроса арестованной. Я ничего не ответила. А он продолжает: «Всю ночь я читал вашу корреспонденцию (у меня при обыске набили письмами и забрали большую наволочку). Ваша жизнь прошла передо мной, как на экране...» — «Ну и в чем же моя вина?» — «Вина? Никакой вины за вами нет! — добродушно воскликнул следователь.— Наша переписка доказывает, что вы — настоящий советский человек, добросовестный работник. Если бы не война, вас никто и не тронул бы, но вы же понимаете — теперь нужна бдительность. Киев так близок от западных границ, а на вас есть доносы, всех таких пришлось вывезти. Профилактика... Да и ваш отец...»
До сего дня помню я этого доброго человека и его беседу со мной, совсем не похожую на допрос.
И снова допрос, уже третий. И опять — новый следователь. Этот — неприятный, сухой, желчный, говорит со мной сквозь зубы, озлобленно, будто с тяжким преступником.
Но я не боялась его. Как ни странно, я,
