Эрнст Саломон - Вне закона

Это было как чума, которая настигала мирных граждан. Воздух был наполнен удушливым запахом катакомб. Он проникал из щелей в двери молчаливых задних комнат с кисловатым дымком заговора. Резкий ветер напоминающего холодный нож цинизма дул даже из таких сфер, как известные своей легальностью и идеализмом союзы. Скоро бесчисленные мужские хоровые общества чувствовали себя как органы таинственной власти и ощущали себя призванными и вызывающими зависть спасителями отечества. Во всех кабачках, трактирах, подвалах слышалось «тише, тише!» и «тс, тсс!». Мало того, песня бригады Эрхардта, мелодия старого английского опереточного шлягера, с рублеными фразами солдатского текста, раздавалась на всех переулках. Дети пели эту песню, патриотические союзы заботились об этом на своих немецких вечерах, в кафе оркестры играли ее по многократному желанию посетителей. Через дрожь тайны, окружавшие союз и его действия, вокруг песни вырастало смелое упрямство сопротивления. Мужчины были легионом, которые старались ради высокой славы и стремились это доказать. Они шептали как заклинание, «приказ шефа», и никто не решался что-то проверять и разузнавать, и выполнение приказа было гарантированным. Если где-нибудь в народе получала огласку история с контрабандой оружия, с покушением с использованием бомб, с попыткой убийства, то знали: это O. К.

И странным и в то же время внушающим опасение было то, что к шумливому негодованию так часто и так быстро добавлялось тайное удовольствие, боязливый страх с его сладкой щекоткой. Были мгновения, вызванные таинственным сообщением об О.К., когда даже у самого скромного и самого верного государству мелкого чиновника воодушевление поднималось как пена в стоящей перед ним кружке пива.

Подобно наполненному газом облаку распространялся жестокий дух тайного союза. Скоро казалось даже честью принадлежать к нему. Многие в доверенном кругу хвастались, что являются членами союза, некоторые даже публично этим гордились. Были люди, о которых весь город знал, что они были ведущими фигурами этой самой О.К., и восхищение чередовалось с негодованием от того, что они уже так долго до сих пор не были пойманы и посажены в тюрьму. Дело становилось общественным скандалом. Самые суровые распоряжения и декреты властей, самые строгие преследования приводили к нулевому результату. Все государствообразующие понятия о чести, морали, обычаях и долге должны были скоро пошатнуться. Но яд проникал даже вплоть до наивысших кругов. Этим действиям нужно было положить конец. Все ответственные элементы с удовлетворением приветствовали, когда полиция, наконец, в некоторых очевидных случаях перешла к арестам.

Но здесь только и была продемонстрирована вся опасность О.К. Так как ни в одном случае не удалось заставить подозреваемых сознаться, осветить задние планы заговора. Старшеклассники, которых в кругу своих одноклассников окружала слава членов О.К., почтенные майоры и достойные председатели правлений патриотических обществ, вокруг которых ходили опасные слухи, живо заверяли, что не имеют с О.К. ничего общего. Люди, принадлежавшие к бригаде Эрхардта, поддерживающие еще разнообразные связи со своими товарищами в Мюнхене и во всей империи, которые открыто говорили о своем «шефе», с холодным упрямством утверждали в полиции, что они даже не знают, что такое эта О.К. В полицейских управлениях, на редакторских письменных столах собирались горы материала, снова и снова общественность беспокоили новыми, волнующими сообщениями, фактами, следами, подозрениями. В газетах можно было прочесть, что то тут, то там при таинственных обстоятельствах был найден труп, произошло убийство; и так как более подробные сведения о личности убийцы отсутствовали, преступление обязательно связывали с О.К. Можно было прочесть, что в различных местах империи удалось арестовать подозрительных членов подозрительных организаций и распустить эти организации; здесь, вероятно, речь шла об О.К. Но положительный результат оставался недостижим. Что же это была за опасная сила, которая, при всем шуме вокруг нее, могла так долго укрываться в молчании? Что же это была за сила, которая в отдельных, совсем немногих и безрезультатных случаях, когда тот или другой из задержанных, оказавшись в безвыходном положении, признавал, что является членом О.К., действовала так, что упомянутое лицо было не в состоянии указать, кто был его соучастником по заговору, кто его начальник, каковы цели организации?

Призрак О.К. слышимо звенел своими невидимыми костями. Чума распространялась. Республика находилась в непосредственной опасности. Всюду появлялись планы, целью которых было свержение и гражданская война, всюду таинственно к чему-то готовились. Страна попала в состояние брожения; союзы и объединения страдали от горячки, власти от замешательства. Из Лондона, из Парижа поступал вопрос, сначала доверительный, потом со сдержанной угрозой, что это такое происходит с этой О.К.? Заклинания в прессе, запросы в парламентах накапливались. Но подземная власть О.К. росла и росла.

Но самым острым оружием в руках О.К., и самой чудовищной опасностью, выплывавшей из него, был тот факт, что она никогда не существовала.

— У примитивных натур, — говорил Керн, который иногда любил поучать с поднятым указательным пальцем, — есть потребность забирать у неизвестных сил, которым они чувствуют себя подчиненными, часть их ужаса, давая им для этого имя. Нет ничего невероятного, что превращение религиозности в религию можно объяснить этой человеческой потребностью. Слово подчиняет себе. Бог, к которому я взываю с именем, которому я строю алтари, изображение которого я могу вырезать для себя из дерева, чтобы поклоняться ему, теряет лучшую часть своей демонии, превращается из Бога мести в Бога закона. Дьявол, отправленный в свое царство, в ад, оснащенный копытами, смрадом серы и бабушкой, становится демоном для домашнего употребления. Молния больше не так ужасна, с тех пор как известно, что она ничто большее, чем электрическая искра, которую в уменьшенном виде может сделать каждый. С тех пор как стало возможным просто и смело говорить: Вильгельм фон Гогенцоллерн вместо Его Величество, император прямо на глазах утратил тот торжественный нимб помазанника Божьего, понять смысл которого, конечно, было дано не каждому, и потому в нем до самого конца содержалась мощная сила. Непонятное, которое происходит теперь и сегодня, становится полезным и добропорядочным, если только суметь правильно упорядочить и классифицировать его. Там есть, к примеру, Сионские мудрецы, всемирный еврейский заговор, мировой заговор масонов, иезуитов, короче — надгосударственных сил — и как прост мир, который можно понять! И таким образом, мне также кажется, что если понятия О.К. уже не существовало бы, то его следовало бы придумать. Только подумайте: тайный союз мужчин, которые готовы всеми средствами бороться за власть, нерушимо связанные между собой и сверху вниз запретом разглашения и безусловным послушанием, с угрозой смерти для предателей, союз с такими загадочными уставами, заговор с местными группами, председателем и казначеем — и постоянно в тайне: превосходно! Разве опасность, которая уже известна, уже не преодолена наполовину?