Леонид Золотарев - Люди без имени

— Где можно разыскать кого-либо из роты Блинова? — спросил его Кивимяки.

— Зачем она тебе? Оставайся у нас, — ответил тот.

— Там сын у меня! — едва сдерживая слезы, вымолвил Кивимяки.

Толком никто ему ничего не мог сказать. Одни уверяли, что ее вообще больше не существует, другие говорили, — она целиком попала в плен.

— Папаша, не прими это за обиду. Я помогу тебе разыскать сына, — сказал незнакомый солдат. Они вышли из землянки. — Вон видишь дым от костра — там жгут трупы, чтобы скрыть от других ужасный разгром. Вопреки нашим обычаям мертвых не хоронят. Они боятся морального разложения, если солдаты увидят последствие нашего наступления.

Капрал поблагодарил солдата и напрямик, по лесу, пошел к месту сжигания трупов, так как тот его предупредил, что местность оцеплена солдатами и по дороге пройти нельзя.

За несколько сот метров от костра он уже почувствовал запах горевшего человеческого мяса. Солдаты в кожаных фартуках укладывали трупы штабелями по несколько десятков человек, обливали их керосином, закладывали валежником и поджигали. Недалеко от костра на пне сидел ротный писарь и в тетрадь записывал имена погибших. Возле него толпились несколько солдат. Они интересовались, нет ли в списках фамилий убитых родственников. Среди них капрал заметил несколько знакомых солдат и подумал, что, по-видимому, не такой уж разгром, как ходит слух. Он подошел к писарю, когда тот говорил: — Да, убит! Можете написать родственникам: похоронен с воинскими почестями на высоте № 111. Другого сообщения цензура не пропустит, да и вам будет неприятность. Мы пошлем извещения немного позднее.

— Посмотри! — крикнул Кивимяки писарю, — капрала Кивимяки, рота лейтенанта Блинова …

— Что-то не припомню! — ответил писарь, равнодушно перелистывая тетрадные листы, где велась запись убитых роты лейтенанта Блинова.

— В списках не значится!

— Слава богу! — сказал капрал, уступая место другому.

— Ты смотрел в неопознанных трупах? — спросил солдат, у которого знакомый оказался убитым.

— Нет!

— Посмотри. Из роты Блинова в живых осталось очень мало.

И Кивимяки направился разыскивать трупы. Нашел несколько убитых солдат, на которых не оказалось медальонов с адресами. Его тошнило от неприятного запаха, но он не закрыл нос платком, как делали другие. Чтобы не осквернить прах убитых. В нескольких шагах от неопознанных трупов Кивимяки столкнулся с санитарами, несшими на носилках раненого. Лицо его было бледное, губы сжаты. Руками он держался за живот.

— Больно, сынок? — спросил Кивимяки.

Солдат хотел что-то сказать, но вместо слов у него вырвался стон. Его, не останавливаясь перед костром, понесли в санитарную часть.

— В живот ранен, — пояснил санитар, — нашли между трупами. На вторых носилках несли мертвого.

— А этот… Это капрал Кивимяки. Отец у него в отпуску, — услышал старый капрал слова солдата, опознавшего труп своего товарища.

— Запишите фамилию, — распорядился санитар. — Адрес узнаешь в списках роты русского офицера. А сейчас в огонь.

— Стойте! Стойте! — закричал капрал. — Я здесь!

— Это отец — приехал из отпуска, — пояснил солдат офицеру, стоящему поодаль от костра.

— Отнесите в сторону — пусть простится с сыном.

Двое солдат подняли труп и понесли. Солдат, опознавший убитого, помог Кивимяки подняться и, поддерживая его, пошел за ним, на ходу утешая горем убитого отца: — Слов нет — тяжелая утрата! Утешение одно — погиб за Родину!

— Нет! — крикнул капрал, — Он не признавал такой родины, которая гонит солдат на убой.

— Убили его первым, — продолжал солдат. Только мы поднялись, русские открыли минометный и пулеметный огонь. Он бежал немного правее меня, чуть впереди. За ним офицер — взводный. Солдат повернул голову в сторону офицера, руководившего уничтожением трупов.

— Смотрю, капрал упал. Я хотел посмотреть, может быть, он ранен, но офицер закричал на меня, и я побежал дальше.

Кивимяки не слушал его. Когда солдаты хотели положить убитого на хвою срубленных сосен, капрал сказал: — Не надо. Я предам труп земле.

— Нельзя! — Вы должны проститься, потом возьмем его, — сказал солдат.

— Уйдите прочь! Вы возьмете его только через мой труп. Я похороню его.

Капрал взял сына и понес. В землянке ему уступили место. Кто-то принес свечу и поставил в головах покойника. Незнакомые солдаты из досок собственных нар сделали гроб. Капрал всю ночь просидел над сыном. Утром сам выкопал могилу на горе, напротив землянки, где перед наступлением жил сын.

Хоронить пришли солдаты, кто был свободен от наряда.

— Тебя убили твои враги, — сказал старый капрал — Среди них был и я. Убили предательски, подло, за то, что ты был против войны и не хотел чужой земли.

Сына похоронили, поставили деревянный крест. Отец поклонился свежей могиле, утер слезы и пошел к землянке. Перед ним в тумане плыл бегущий сын во время боя и кровавая рана от пули в левой лопатке… и злобное лицо офицера, стреляющего в спину сына … да тоска и боль.

…Олави весь день полз. Изредка останавливался и жадно вдыхал воздух. На пути часто встречались трупы. Первое время он старался запомнить имена погибших, чтобы сообщить родным. К вечеру выполз на пригорок; на самой вершине его, страшно оскалив зубы, лежал убитый фельдфебель Кукушкин. Когда солнце опустилось низко, и сквозь густую чащу не проникал ни один луч, Олави услышал шаги. Низко опустив голову, не заботясь о том, что его увидят, грузно ступая, мимо него прошел Блинов.

Увидев труп Кукушкина, он брезгливо отвернулся, затем поборов отвращение, подошел к нему, достал из полевой сумки какие-то бумажки и бросил их. Подхваченные порывами ветра, они разлетелись в разные стороны.

— Блинов! — по-русски крикнул Олави. Но тот даже не повернулся и так же не спеша, стал спускаться под гору…

Превозмогая боль в животе, собрав все силы, Олави пополз за ним. Под утро его подобрали свои. Вопреки приказу начальства отказался ехать в полевой госпиталь, а поддерживаемый солдатами, пошел на похороны коммуниста капрала Кивимяки. Когда в воздухе прозвучал прощальный троекратный залп, Олави подняли на руки, и он, напрягая последние силы сказал: — Финское правительство, в угоду немецкому фашизму продолжает проливать кровь! Довольно проливать кровь за чужие интересы! Прекращение войны и заключение мира! Создание народного правительства и предание суду виновников войны — вот наше требование!

Напрасно офицеры старались разогнать солдат, угрожая оружием, объявляя тревогу. Толпа все росла и росла, а слова солдата Какко Олави разносились ветром и как иглы врезались в сердца людей, одетых в серые шинели.