Леонид Золотарев - Люди без имени

А утром Блинов, не жалея глотки, поднимал солдат в наступление, гнал их в атаку, и, как выражались все в роте, сам лез к черту на рога. Вот почему начальство не запрещало его пьянки, а, наоборот, поощряло буйства Блинова, так как после них он делался зол, искал смерти и не жалел солдат.

Когда Блинов отдыхал от плясок и настойчиво требовал от Кукушкина завещания, что в случае победы, он должен взять его в кучера, а в случае смерти гроб Кукушкина должен быть оклеен завещаниями, Арва рассказывал:

— Был я начальником лесного лагеря. Русские произвели на меня самое хорошее впечатление, но обращение с ними варварское, питание отвратительное. Если они еще живут, то это объясняется присущей выносливостью русского народа. Тверже и выносливее людей я ни кого и нигде не встречал.

— Не встречал ли ты военнопленного по фамилии Маевский, Леонид Маевский? — спросил Олави.

Арва задумался, потом закивал головой и сказал: — Нет! Что-то не припомню. Хорошо знаю я только Рогова — «покупатель табака», так звали его все. Его хотели расстрелять за то, он хотел есть. Я заступился и спас ему жизнь. Вот почему я здесь.

Когда они пришли в землянку, где размещалась рота лейтенанта Блинова, солдаты уже проснулись. Многие занимались физзарядкой, а старый капрал Кивимяки стоял спиной к двери и громко говорил. На скрип двери он повернулся и, делая жест рукой, как лихой казак вынимает шашку из ножен, и страшно вращчая белками глаз, сказал: — Не секрет, что маршал Маннергейм был противником войны. Однако это не помешало ему заявить: «Я не вложу меч в ножны, пока Восточная Карелия не будет присоединена к Суоми.

— Что мы будем от это иметь? — спросил Арва.

Капрал быстрым жестом взъерошил свои непослушные волосы, водрузил очки на лоб, чтобы лучше разглядеть вошедшего, указал пальцем левой руки на Арву и повысив голос до предела, закричал: — Благодаря таким солдатам, которые много рассуждают, приостановилось победоносное наступление. Наш долг — беспрекословно выполнить пророческие слова маршала Маннергейма. Выполнив их, мы получим сотни тысяч гектар земли…

— Простите меня, капрал, — перебил Арва — я только что прибыл на фронт, чтобы помочь будущему наступлению. Вы же незаслуженно оскорбили меня.

— Чей долг, наш или социал-демократов, бороться за присоединение Восточной Карелии? — спросил солдат, на минуту отстраняя товарища, брившего его. — Мне лично — не тесно на своей земле.

— Внутренние враги — только они будут виновники, если Суоми не будет Великой! — ревел на всю землянку старый капрал.

— Я не видел до сих пор, чтобы мы бегали от своих внутренних врагов, а от русских приходилось не раз. Вот ты, капрал, все время ссылаешься на свой преклонный возраст, а на прошлой неделе так смазывал пятки, что я, молодой, не мог догнать тебя.

— Сиди, сиди, а то отхвачу пол губы, — перебил говорившего солдат, — а капрала все равно не переговорить. Это начало вместо физзарядки! Основную речь он произнесет после кофе.

— Нет! Не правда — капрал Кивимяки бежал не от русских. Он спешил к Кукушкину заменить кальсоны, — сказал молодой солдат.

Дружный смех заглушил слова капрала, метавшего гром и молнии в адрес внутренних врагов, осмелившихся критиковать его — старого социал-демократа.

Когда стих смех, Арва прошел по узкому проходу между нар, поздоровался за руку с теми, кого знал по учебному батальону, снова вышел на средину, поднял руку кверху и сказал: — Новое пополнение в роте, солдат Арва! — Затем подал руку капралу. — Будем и с вами знакомы, капрал.

Какко Олави, после отъезда Арви из учебного батальона на Север, узнал, что Арва, служивший предметом насмешек в батальоне, как главный ассенизатор, был той жизненной силой, которая открыто вела пропаганду против войны. Смертный приговор не сломил его и не изменил убеждений. Во имя своих идей он потерял карьеру, материальные блага и вынужден был жить в разлуке с семьей. Олави знал так же, что в 1940 году Маннергейм лично вручил офицеру Арве «Белую розу», которая спасла его от виселицы. Его только разжаловали в рядовые.

Поэтому Олави, встретившись со старым знакомым, в первую очередь постарался объяснить положение в роте.

— После того, — говорил Олави — как я вступил в партию, был простым пропагандистом в роте. После смерти товарищей на меня возложили всю работу в ней. И надо же было случиться, что в ту пору в роту прибыл старый социал-демократ Кивимяки. Воз оказался мне не под силу. В полковом комитете сложившейся обстановке не придали значения.

— Тяжелый воз трудно столкнуть с места, — сказал Арва, — потом он пойдет равномерно, без больших усилий. Правда, приходится туго, когда нужно везти его на гору. Напрягая все силы, мускулы, вези вперед, не дай ему скатиться назад. В редких случаях, когда нужно, не бойся, но умело сдавай назад, чтобы взять разбег. Когда достигнешь вершины, под гору он пойдет сам — умей только направлять по правильной дороге. Так и у вас Кивимяки оказался тем препятствием, которое мешает идти вперед и мы постараемся в ближайшее время очистить нам путь.

И Арва взялся за работу. В первую очередь раскритиковал полковой подпольный партийный комитет, где ему объяснили, что мало оказывают помощи Олави потому, что рота лейтенанта Блинова служит ударной группой, и командование в нее специально подбирает головорезов — шюцкоровцев и социал-демократов, которые плохо поддаются агитации.

Но Арва был не из тех людей, кто останавливается на полпути, кто не умеет найти выход из положения и он направляет Олави на батарею, расположенную поблизости, который без особого труда разыскал указанного Арвой артиллериста. Вздернутый нос на круглом лице с резко выступающими челюстями и большие карие глаза, а главное жесткие черные волосы капрала, клочьями торчавшие во все стороны, показались Олави знакомыми.

Капрал внимательно выслушал Какко, сразу переменился в лице, но спокойным голосом сказал: — Да, старик с характером.

— Главное, у капрала Кивимяки, — спешил посвятить сразу во все тайны Олави товарища, — он умеет овладевать слушателями. Имея большой жизненный опыт и обладая красноречием Цицерона, он своими словами просто гипнотизирует солдат, и они зачастую верят ему больше, чем офицерам.

— Знаю! Знаю, — перебил капрал, — отец за словом в карман не полезет, а дури у него в голове много. А в общем он не плохой человек.

Только сейчас Олави догадался, где видел его: капрал был сыном капрала Кивимяки и по внешнему виду многим напоминал отца.

— Так вот, — ласковым голосом продолжал капрал, — особенно старика не бойся. Смелее вступай с ним в бой. Кроме своего красноречия, у него нет почвы под ногами. Тем временем я оформлю перевод в роту. Из батареи в роту переводят неохотно, только провинившихся, но служить вместе с отцом — веская причина.