Наталья Бондарчук - Единственные дни

Александр потянулся за красной крестьянской рубашкой.

– Куда! – всполохнулся слуга и мгновенно накинул на барина белую с кружевным воротником. – Вот белая, чистая.

Александр сдался. Никита стал застегивать пуговички на рубашке. Тут Никоненко опять вышел на импровизацию:

– И куда ж она подевалась, шельма? Вам бы, барин, молоденькую девку, она бы враз все пуговки отыскала.

Пушкин расхохотался и снова ткнул дядьку в бок.

– Ну вот и готово, – удовлетворенно произнес Никита, и Пушкин мгновенно улетел. А слуга глянул на себя в зеркало, подкрутил усы и, горделиво унося таз с водой, неожиданно запел:

В островах охотникЦелый день гуляет,Нет ему удачи,Сам себя ругает…

После этого дубля раздались дружные аплодисменты съемочной группы – первых зрителей этой сцены.

– Я снялся в прошлом году в десяти фильмах, поставил сам два и участвовал в двух спектаклях, – рассказал мне Сергей Никоненко после съемок.

Я еще раз порадовалась его неутомимой работоспособности. О своей роли в нашем фильме он знал практически всё и цитировал Пушкина и его современников.

– Никита Козлов – «дядька» поэта, крепостной, приставлен был к Пушкину еще с детства, прошел с ним всю ссылку. «Доморощенный стихотворец». Пушкин любил своего дядьку. Однажды Модест Корф побил палкой Никиту, Пушкин заступился за него и вызвал обидчика на дуэль, которая, по счастью, не состоялась. Его пытались подкупить, прося дать почитать бумаги барина, но верный слуга не согласился.

– Он не просто любит барина, – добавляю я к размышлениям Сергея, – он себя с ним соединяет, объединяет словом «мы» говорит: «Когда мы вызывали такого-то на дуэль…», или «Когда мы с ним писали».

Сергею это понравилась.

– И за девками небось оба гоняли? – уточнил Никоненко.

– Обязательно! – согласилась я.

Но сегодня будем играть самый грустный эпизод. Верный Никита везет тело барина в гробу. И несмотря на это, он все тот же. Как раньше заботился о барине, о его кафтане, так и теперь – о гробе его, не переставая говорить с Александром Сергеевичем, внутренне общаться.

Никоненко уселся на дровни, обхватив гроб руками. Лицо его мгновенно стало скорбным и сосредоточенным. Я тихо предупредила актера, что снимается кадр, когда лошадь, везущая гроб и Никиту, падает, что будет подсечка, чтобы он был осторожен. Сергей только кивнул мне, не выходя из образа. Актер Алексей Шейнин уже был готов, я объяснила ему задачу. Возглавлял шествие Владимир Соломонович, одетый в военный костюм, под ним играл гнедой красавец ахалтекинец.

Володя-оператор давно уже стоял на точке съемки и успел снять два пейзажа. Итак, мотор! Начали!

Странная погребальная процессия продвигалась по земле, скованной льдом и небывалым морозом. Впереди скакал жандармский полковник. За ним дровни с гробом, на которых примостился верный Никита Козлов. Шествие замыкала кибитка, в которой сидел Александр Сергеевич Тургенев.

Не выдержав гонки и холода, конь, везущий сани с гробом, пал. Гроб накренился, Никита подхватил его.

– Господи, полегче надо бы, полегче, – испуганно проговорил он, продвигая гроб на место.

– Эх, загнали лошадку, жаль, – причитал над павшей лошадью извозчик, – почитай сто сорок верст без отдыха гоним.

– Разговорчики! – остановил его жандарм. Вышел из кареты и Александр Тургенев.

– Нужно поменять коня, я заплачу, – говорил он то по-русски, то по-французски. Никита подошел к гробу, стал что-то поправлять, беспрерывно что-то толкуя про себя. – Ну ничего, ничего, обойдется, все уладится, все.

– Эй, мил человек! – окликнул его жандарм. – Ты с кем это говоришь?

Никита взглянул на жандарма, вздохнул:

– Так, сам с собой, сам с собой.

Подойдя к саням с другой стороны, он сел рядом с гробом и ушел в свои мысли. Ему послышался смех барина. И он увидел его – молодого и здорового, купающегося в снегу. Потом видение пропало, и Никита опять увидел перед собой гроб. Он смахнул с него снег и, завернувшись в рогожу, горько заплакал.

Эту небольшую сцену мы снимали весь световой день. Никоненко безропотно разъезжал в санях по всему лесу. Снимали и общие, и крупные планы. А я все время ловила себя на мысли, что мы все участвуем в каких-то реальных событиях, и несмотря на то, что карету относили ребята, помощники Владимира Соломоновича, на руках, что впрягали и выпрягали коней, менялись объекты, оставалась единая напряженная тема верного слуги и последней дороги Пушкина. Когда стало опускаться солнце, привезли блинчики и чай. Сергей перекусил, и мы отправили его с площадки прямо в театр. В Петербурге шел спектакль с его участием. Потом он поедет в Москву, а к 16 февраля приедет к нам в Михайловское еще на один день.

На следующий день выехали с группой в Михайловское. Я вошла первая в дом Пушкина, сняла пальто, надела музейные тапки – никого, пусто.

– Ау, люди! – позвала я и прошла через весь дом. Вот столовая, кабинет – никого. Подумалось – и как так можно? Мировой ценности экспонаты, и никого нет. Дошла до закрытой двери, открыла – а там полно людей, охранники улыбаются. Оказывается, они за мной на мониторе наблюдали.

– Ну, как я себя вела? – поинтересовалась я.

– Пока неплохо, – успокоили они.

Очень скоро начали снимать.

– А где же тут был кабинет Александра Сергеевича? – интересовался Тургенев – артист Алексей Шейнин.

– А вот тут все у него было: и кабинет, и спальня, и столовая, коли дома – так всё тут.

– Скучал он тут жить-то?

– Стало быть, скучал: не поймешь его, впрочем, мудреный он был, скажет иногда невесть что, ходил эдак чудно. Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу, уйдет в поля, палку кверху бросает, ловит ее на лету.

Старик и впрямь будто подкинул палку и лихо ее поймал.

– А не то дома вот с утра из пистолетов жарит, в погреб, тут, за баней, да раз эдак сто и выпалит в утро-то.

Тургенев и Маша рассмеялись. И вдруг – словно тихий ангел пролетел – все изменилось. По лицу Тургенева потекли слезы, а старик кучер отер мокрые глаза рукавом.

Мария Осипова взглянула в зеркало, а там – Пушкин в красной рубашке. Маша перекрестилась.

– Прохор, – обратилась она к старику, – надобно зеркала завесить, нехорошо.

– Завесим, сделаем, – согласился Прохор.

Тургенев взял перо на память о поэте.

Сцена завершена.

Еще раз внутренне поблагодарила Гейченко и всех тех, кто создавал или пересоздавал дом поэта.

Мой сын Ваня Бурляев ходил по комнатам и впитывал в себя впечатления. Когда я близко подходила к вещам, он тревожился: «Осторожней, мама, ведь это все настоящее».

Забегая вперед, скажу, что все мы в эти дни испытали некий взлет, духовное потрясение от близости поэта. Может, потому, что с нами был Игорь Днестрянский, который своим живым явлением среди этих подлинных вещей давал нам какую-то почти мистическую ноту реальной встречи с Пушкиным.