Фредерик Массон - Наполеон и женщины

Нельзя не признать, что Гудсонъ Лоу хорошо поступилъ, приказавъ Антоммархи положить въ гробъ серебряную вазу, въ которой было сердце Наполеона. Что делалъ бы съ нямъ г. де Нейпергъ?

Но за отсутствіемъ этой женщины-иностранки, другія женщины, – и не все ли равняо, откуда оне были: изъ Франціи, Ирландіи; Польши? – другія жеящины въ последніе дни его славы, въ теченіе этого кратковременнаго трехмесячнаго царствованія, окружили Императора своей, оставшейся ему верной, красотой, радовали его сердце своимъ энтузіазмомъ и становясь изъ преданности къ нему, – даже те, которыя меньше всего были созданы для политики, – его шпіонками и разведчицами, подчасъ давали ему, благодаря не столько пониманію, сколько инстинкту, советы, которые заслуживали иногда вниманія. Таковы указанія Жоржъ насчетъ Фуше; такъ г-жа Пелляпра, поспепшвшая вернуться изъ Ліона, разузнала о некоторыхъ шагахъ герцога Отрантскаго; г-жа Валевская, тотчасъ же пріехавшая изъ Неаполя и немедленно же по пріезде принятая съ сыномъ въ Елисейскомъ дворце, передала порученіе отъ Мюрата. Г-жа *** первой представляется Императору и, властно вернувъ себе свой титулъ и свое положеніе статсъ-дамы, она въ числе другихъ, оставшихся ему верными, съ великимъ нетерпеніемъ ждетъ въ ярко-освещенныхъ салонахъ Тюильери того, который возвращается съ острова Эльбы. И многія другія – г-жа Дюлолуа, г-жаЛавалеттъ, г-жа Ней, г-жа Реньо де Сенъ-Жанъ-д'Анжели, г-жа де Бово, г-жа де Тюреннь соперничаютъ между собою въ желаніи видеть его и нравиться ему. Въ этотъ моментъ надъ головами несколькихъ французскихъ женщинъ, надъ этими прелестными головами, созданными для любви, проносится божественное дуновеніе, которое творитъ героинь и мученицъ, вдохновляетъ на величайшіе подвиги самоотверженности и мужества и делаетъ души способными къ борьбе съ самыми необычайными опасностями.

Въ теченіе всего того злополучного періода, которому по справедливости дано названіе періода Белого Террора и жесткость котораго тщетно пытаются теперь смягчить, въ течевіе этого періода женщины, составлявшія украшеніе и гордость Императорскихъ празднествъ, женщины, бывшія тогда вошющеніемъ изящества и граціи, женщины – расточительницы и мотовки какихъ только виделъ светъ, выказали тогда, среди всеобщей трусости, охватившей мужчинъ, такое мужество, такую энергію, такое присутствіе духа, которыя даютъ имъ право на безсмертіе. Въ Тюильери въ течение Ста Дней, въ Мальмезоне после Ватерлоо оне доказали, какъ оне умели верить и уважать несчастье.

И это приходится сказать не только о техъ, чьи имена известны и славны; были и никому неведомыя, являвшіяся неизвестно откуда, какъ напримеръ, та женщина, которая на смотру федералистовъ приближается къ Императору и вручаетъ ему петицію, въ виде тщательно свернутаго листа бумаги: когда онъ раскрываетъ ее, оттуда падаютъ двадцать пять тысячефранковыхъ билетовъ. И еще та, которая 23-го іюня, накануне переезда Наполеона изъ Елисейскаго дворца въ Мальмезонъ, пишетъ камердинеру Императора, приглашая его придти для важнаго сообщенія въ церковь Сенъ-Филиппъ-дю-Руль. Маршанъ идетъ на свиданіе, находитъ на условленномъ месте молящуюся женщину, съ лицомъ, полузакрытымъ вуалью, что не мешаетъ, впрочемъ, видеть, что она на редкость красива. Онъ подходитъ и спрашиваетъ, чемъ можетъ служить ей. Съ минуту она молчитъ. Потомъ, въ крайнемъ замешательстве, она говоритъ, что несчастья Императора глубоко трогаютъ ее, что она хотела бы видеть его, утешитъ, высказать ему свое восхищеніе. Наполеонъ, которому была передана эта просьба, улыбнулся и ответилъ: «Это восхищеніе можетъ оказаться, въ конце-концовъ, интригой, надо это оставить безъ последствій». Но это наивное предложеніе въ такой день, въ такой часъ, трогаетъ его настолько, что онъ несколько разъ впоследствіи говорилъ о незнакомке въ церкви Сенъ-Филшшъ дю Руль.

Нашелъ ли онъ, по крайней мере, въ плену женщину, давшую ему то утешеніе, которое можетъ дать мужчине только женщина? Намъ известно о его детскихъ играхъ съ миссъ Элизабетъ Белькомбъ во время его пребыванія въ Бріаръ; есть основаніе догадываться, что онъ сошелся съ одной женпщной, поведеніе которой при Имперіи, казалось, навсегда должно было отнять у нея право даже приближаться къ нему, и которая, будучи дважды разведена съ мужемъ, была изгнана изъ Двора и только потому, что вышла замужъ за одного человека, навлекла на последняго опалу. Но если щедроты, оказанныя ей Императоромъ въ завещаніи, придаютъ некоторый весъ отчетамъ иностранныхъ комиссаровъ; если, что вероятно, присутствіе этой женщины и было причиной раздоровъ, возникшихъ между сотоварищами Императора, если ея отъездъ и былъ лишнимъ скорбнымъ этапомъ, который пришлось Наполеону пройти, – объ этой части драмы, разыгравшейся на Святой Елене, известно слишкомъ мало, чтобы можно было на ней останавливаться. Женщина сыграла здесь свою роль: вотъ все, что можно сказать.

Рядомъ съ этой знаменитой куртизанкой, которую корыстные интересы приводятъ въ Рошфоръ и держатъ на Святой Елене, стоитъ другая женщина, которая, действительно заслуживаетъ восхищенія: г-жа графиня Бертранъ. Счастливая мать, счастливая жена, она находитъ удовлетвореніе въ исполненіи своего долга. Въ Париже, благодаря своему рожденію, благодаря своему родству съ Фитцъ-Джемсами, она была бы одной изъ первыхъ при Дворе и въ Городе. Она живетъ въ доме, вернее въ лачуге, полной крысъ, почти рядомъ съ Императоромъ, не имея даже возможности ухаживать за нимъ, быть ему полезной и хотя бы въ этомъ находить себе утешеніе. Она остается тамъ до самаго конца прекрасная, нежная и величественная., сохраняя, словно римская матрона, въ полной неприкосновенности свою честь, участвуя въ последнемъ шествіи, которое уноситъ испустившаго, наконецъ, духъ, пленника въ долину Гераніума, подобная статуе Скорби, и она-то, урожденная Англичанка, – единственная женщина, оплакивающая того, кого убила Англія.

XX

Каково же должно быть наше мненіе о Наполеоне съ точки зренія его отношеній къ женщине?

Оно двойственно. Здесь – только физическая сторона; тамъ – и физическая, и моральная, при чемъ моральная госіюдствуетъ надъ физической.

Изъ техъ банальныхъ приключеній, въ которыхъ сказывалось только физическое влеченіе, ничто не было утаено; и не потому, чтобы они позволяли сделать какія-нибудь особенныя заключенія о его характере, а потому, что, умолчавъ о нихъ, мы дали бы поводъ думать, что изъ нихъ можно вывести заключенія неблагопріятныя. Именно потому, что онъ былъ Наполеонъ, его альковъ не могъ таить секретовъ; какъ бы заботливо ни скрывалъ онъ эти случайныя приключенія, статсъ-дамы, камеристки, адъютанты, камердинеры, съ такой жадностью следившіе за мельчайшими событіями во дворце, знали ихъ наперечетъ. Каждый, кто имелъ какое-нибудь отношеніе къ Тюильери, вращался, такъ сказать, въ правительственныхъ сферахъ, хлопоталъ о какихъ-либо милостяхъ или просто занимался собираніемъ новостей, – каждый отмечалъ въ своихъ записяхъ то, что ему удавалось узнать; и такъ какъ все, чего касался Наполеонъ, становилось исторіей; такъ какъ среди его делъ, даже мельчайшихъ, среди мельчайшихъ происшествій, вліявшихъ такъ или иначе на его здоровье, нетъ ни одного, которое не интересовало бы человечество; такъ какъ въ теченіе целыхъ ста летъ почти ничто не волновало общественное мнение всего міра въ такой степени, въ какой волновалъ его онъ, – то все эти более или менее достоверныя свидетельства встречалн доверіе; авторы всевозможныхъ памфлетовъ черпали целыми пригоршнями изъ этихъ источниковъ для подтвержденія своихъ писаній и немало ложныхъ мненій успело, благодаря этому укорениться среди публики. Единственное средство опровергнуть ихъ это установить факты, собрать все те приключенія, которыя, будучи разсказаны многами, одинъ другого подтверждающими свидетелями, представляютъ достаточныя гарантіи несомненности. Если мы пренебрегли некоторыми изъ нихъ, или только упомянули о нихъ, хотя они и правдоподобны, то поступили мы такъ потому, что о нихъ разсказываетъ лишь одно какое-нибудь лицо, никакихъ же документальныхъ доказательствъ добыть было нельзя, и еще потому, что оне ужъ очень банальны и обычны и были бы лишь совершенно неинтереснымъ повтореніемъ уже изложенныхъ фактовъ.