Фредерик Массон - Наполеон и женщины

Какъ не усумниться и Императору?

Но скоро все выясняется: Баллюэ, ведшій расходныя книги у обеихъ Императрицъ, человекъ честный, на верность котораго можно положиться, едетъ въ это время изъ Вены черезъ Мюнхенъ. где долженъ получить инструкціи отъ принца Евгенія. Императоръ ждетъ его съ такимъ нетерпеніемъ, что отдаетъ приказъ телеграфировать изъ Вельфора о его проезде и ставитъ у его дома въ Париже вестового, которому приказано немедленно no пріезде привезти его въ Елисейскій дворецъ. Валлюэ пріезжаетъ 28 апреля, и Императоръ держитъ его у себя целыхъ два часа; но если онъ нолучаетъ отъ него полезныя сведенія, которыя поручилъ ему передать принцъ Евгеній, то пролить полный светъ на то, что для него наиболее важно, ему не удается. Баллюэ, щепетильно-точный бухгалтеръ, до фанатизма преданный Жозефине, потомъ Маріи-Луизе, слишкомъ робокъ, чтобы репшться поведать то, что въ Вене состовляетъ секретъ Конгресса, Двора и всего Города.

Приходится ждать Меневаля, который, будучи отосланъ изъ Вены, долженъ, наконецъ, пріехать черезъ двенадцать дней. На этотъ разъ – нетъ места никакимъ иллюзіямъ. Сама же Марія-Луиза, поставивъ себя 12 Марта офиціальнымъ письмомъ подъ покровительство Державъ, вызвала неистовую декларацію, подписанную 13-го союзными послами Въ награду Нейпергъ былъ назначенъ ея придворнымъ маршаломъ. Это она же 18 Марта согласилась выдать своего сына, немедленно же после этого отделеннаго отъ его гувернантки, г-жи де Монтескью, и отъ всехъ слугъ-французовъ. И когда Меневаль прощался съ ней, она поручила ему сказать Императору, «что она никогда не оказала бы содействія разводу, но льститъ себя надеждой, что онъ согласится на полюбовное прокращеніе сожительства, что это прекращеніе стало необходимымъ, что оно, темъ не менее, нисколъко не нарушитъ чувства уваженія и признательности, которыя она продолжаетъ къ нему питать». Она репшлась, ея решеніе непоколебимо, и самъ ея отецъ не имелъ бы права заставить ее вернуться во Францію.

Меневаль вынужденъ былъ прибавить еще кое-какія более интимныя подробности, потому что скрывать правду было уже поздно. Быть можетъ начиналась уже первая изъ техъ беременностей, которымъ суждено было населить аллеи Бурга незаконными, рожденными отъ адюльтера, детьми, которыхъ титуловали, къ стыду Австрійскаго Дома, принцами и величали высочествами. Когда акушеръ Дюбуа заявилъ Наполеону, после рожденія Римскаго Короля, что вторые роды могутъ оказаться смертельными для Маріи-Луизы, Императоръ не заставилъ себе это повторять, какъ ни хотелось ему иметь многочисленное потомство, въ частности второго сына для занятія трона Италіи; г. де Нейпергь не считался съ этимъ и далъ целый рядъ доказательствъ того, какъ могь ошибаться баронъ Дюбуа.

Если въ глубине души Наполеонъ не могъ уже сомневаться, то съ политической точки зренія необходимо было, чтобы нація не узнала истину и сохранила по отношенію къ Императрице иллюзіи, которыя, какъ думалъ Наполеонъ, она еще питала. Годъ тому назадъ онъ думалъ, что народныя массы ничто не могло бы такъ тронуть, какъ образы этой женщины и этого ребенка, вверенныхъ попеченію Франціи; теперь же пленъ, въ которомъ ихъ держатъ, насильственная разлука, нарушившая все законы божескіе и человеческіе, покушеніе на супружескую верность и на отцовскую любовь, совершенныя королями, взявшимися съ оружіемъ въ рукахъ возстановлять во Франціи добрые нравы, ему казались способными возмутитъ все, что есть благороднаго въ сердцахъ людей и патріотовъ. Страданія, которыя испытала Императрица, когда, ее оторвали отъ ея долга, тридцать безсонныхъ ночей, которыя она провела въ 1814 г., жизнь, почти ни чемъ не отличающаяся отъ тюремнаго заключенія, нарушеніе фонтенеблосскаго договора королями, отнявшими у него жену и сына, негодованіе старой королевы Маріи-Каролины, сказавшей своей внучке: «Тебе не даютъ выйти черезъ дверь, выйди черезъ окно и ступай къ своему мужу», – отделеніе Римскаго Короля – онъ называетъ теперь его Имперскимъ Принцемъ, отъ матери, изгнаніе г-жи де Монтескью, дрожащей за жизнь своего питомца, – онъ хочетъ, чтобы Меневаль разсказалъ все, въ особомъ докладе, «если Палата выскажется за Римскаго Короля». Палата!..

Въ теченіе Ста Дней, въ теченіе шести летъ агоніи ни единаго раза изъ его устъ не вырвалось ни единаго слова горечи, ни единаго слова порицанія этой женщине; о ней онъ говоритъ только съ любовью, нежностью, жалостью. Воспоминанія о ней, разукрашеяныя яркими цветами юности и свежести, постоянно приходятъ ему на умъ. Она – сама искренность, сама честность. «Это невинность со всеми ея чарами». Все его товарищи по плену, все безъ исключенія, передаютъ одни и те же разговоры, почти въ однихъ и техъ же выраженіяхъ. Узнаетъ ли онъ изъ газетъ о какомъ-нибудь случившемся съ нею происшествіи, онъ трижды спрашиваетъ объясненія по этому поводу. Бросаетъ ли европейское судно якорь въ гавани Джемсъ-Тоунъ, онъ уверяетъ себя, что получитъ сейчасъ письмо отъ Императрицы, и целый день тревожно ждетъ, нервничаетъ, не работаетъ. Отнимаютъ ли у него одного изъ его слугъ, Ласъ Казасъ или O'Meapa, онъ думаетъ прежде всего о томъ, чтобы отправить его къ Маріи-Луизе, и передаетъ, напримеръ, своему врагу такую записку: «Если онъ увидитъ мою добрую Луизу; то я прошу ее разрешить ему гюцеловать ея руки». Въ своемъ завещаніи онъ пишетъ 5 апреля 1821 г.: «Я всегда былъ очень доволепь моей дражайшей супругой Императрицей Маріей-Луизой. До последней минуты я питаю къ ней самыя нежныя чувства. Я прошу ее неусыпно бодрствоватъ надъ моимъ сыномъ, чтобы охранить его отъ испытаній, все еще окружающихъ его детство». И этого мало; мало того, что изъ своего скромнаго гардероба, въ которомъ теперь все его состояніе, онъ завещаетъ свои кружева; 28 апреля, за семь дней до смерти, онъ выражаетъ желаніе, чтобы Антоммархи вырвалъ сердце изъ тела его: «Вы положите его въ спиртъ, вы отвезете его въ Парму моей дорогой Маріи-Луизе, вы скажете ей, что я нежно любилъ ее, что я никогда не переставалъ ее любить. Вы ей разскажете все, что вы видели, все, что касается моего положенія и моей смерти»…

Нельзя не признать, что Гудсонъ Лоу хорошо поступилъ, приказавъ Антоммархи положить въ гробъ серебряную вазу, въ которой было сердце Наполеона. Что делалъ бы съ нямъ г. де Нейпергъ?

Но за отсутствіемъ этой женщины-иностранки, другія женщины, – и не все ли равняо, откуда оне были: изъ Франціи, Ирландіи; Польши? – другія жеящины въ последніе дни его славы, въ теченіе этого кратковременнаго трехмесячнаго царствованія, окружили Императора своей, оставшейся ему верной, красотой, радовали его сердце своимъ энтузіазмомъ и становясь изъ преданности къ нему, – даже те, которыя меньше всего были созданы для политики, – его шпіонками и разведчицами, подчасъ давали ему, благодаря не столько пониманію, сколько инстинкту, советы, которые заслуживали иногда вниманія. Таковы указанія Жоржъ насчетъ Фуше; такъ г-жа Пелляпра, поспепшвшая вернуться изъ Ліона, разузнала о некоторыхъ шагахъ герцога Отрантскаго; г-жа Валевская, тотчасъ же пріехавшая изъ Неаполя и немедленно же по пріезде принятая съ сыномъ въ Елисейскомъ дворце, передала порученіе отъ Мюрата. Г-жа *** первой представляется Императору и, властно вернувъ себе свой титулъ и свое положеніе статсъ-дамы, она въ числе другихъ, оставшихся ему верными, съ великимъ нетерпеніемъ ждетъ въ ярко-освещенныхъ салонахъ Тюильери того, который возвращается съ острова Эльбы. И многія другія – г-жа Дюлолуа, г-жаЛавалеттъ, г-жа Ней, г-жа Реньо де Сенъ-Жанъ-д'Анжели, г-жа де Бово, г-жа де Тюреннь соперничаютъ между собою въ желаніи видеть его и нравиться ему. Въ этотъ моментъ надъ головами несколькихъ французскихъ женщинъ, надъ этими прелестными головами, созданными для любви, проносится божественное дуновеніе, которое творитъ героинь и мученицъ, вдохновляетъ на величайшіе подвиги самоотверженности и мужества и делаетъ души способными къ борьбе съ самыми необычайными опасностями.