Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Но есть проповедники, глубокие знатоки Талмуда, острые умы (харифим), которые, по оригинальному выражению евреев, способны сводить стену со стеной. Такой проповедник обыкновенно начнет с какого-нибудь библейского текста и загромоздит его множеством вопросов, затем перейдет к другому тексту, который, казалось, никакого отношения к первому не имеет, и также облепит его разными вопросами, доказывая, что в нем нет ни логики, ни здравого смысла. После этого он останавливается на третьем тексте, в котором найдет массу противоречий и недоразумений и т. д. и т. д. Но вдруг, ссылаясь на какое-то изречение Талмуда, он выскажет какой-то рогатый силлогизм, и смотришь, после некоторого хитросплетения ума все тексты оказываются согласными между собою, все противоречия исчезли, все вопросы разъяснены, и изречения Библии и Талмуда воссияли в объяснении проповедника ярче солнца. Сопутствуемый одобрительным шепотом аудитории (рукоплесканий в молитвенных домах не принято), проповедник сходит с амвона, и все спешат выразить ему благодарность и уважение пожатием руки.
Бывают проповедники, которые до того умеют наэлектризовать своих слушателей, что доводят последних до рыдания и истерики, в особенности женщин, которые впадают при этом в обморочное состояние, хотя 9/10 из них не понимают премудрости проповедника. Эти проповедники отличаются в особенности в дни поста и раскаяния (иомим ныроим), десять дней между еврейским Новым годом и Судным днем, когда религиозные евреи убеждены, что их судьба решается самим Иеговой на небесах. Проповедник прибегает обыкновенно к следующему эффекту; он, точно в экстазе, среди проповеди бросается к священному ковчегу, в котором хранится писанное на пергаменте Пятикнижие Моисея, порывисто сдвигает закрывающий его занавес и с рассчитанным пафосом и громким рыданием открывает ковчег. В такой момент всех присутствующих охватывает какой-то священный ужас, поднимается вопль, и все голоса сливаются в общее рыдание. В эту минуту, я уверен (сужу по себе), все слушатели искренно раскаиваются в вольных и невольных грехах, делаются временно нравственно чище, разумеется, только до первого столкновения с окружающей, гнетущей жизнью…
Вознаграждаются проповедники весьма скудно. После проповедей странствующие магидим берут проводника, хорошо знающего материальное положение местных обывателей, и с ним обходят все более или менее состоятельные дома. Никто почти в этих случаях не отказывает в своей скудной лепте, все добровольно дают, сколько могут, от 3–5 копеек до 20 копеек, с миру по нитке, а нищему проповеднику на скудное содержание, то есть на дорожные расходы и одежду, пропитание же ему ничего не стоит, потому что обыватели охотно кормят его у себя, считая за особую честь, если проповедник откушает у них хлеба-соли.
В мирской иешибе я пробыл около года и вышел из нее по следующему случаю.
Обыкновенно после утренней молитвы ученики расходились по своим квартирам до завтрака. Некоторые из них удалялись несколько раньше окончания молитвы, хотя это было строго запрещено; но так как на молитве, как я говорил выше, присутствовали и прихожане, то трудно было иметь строгий надзор за учениками. Я также позволял себе иногда эту вольность.
Но вот однажды, собираясь уйти из школы-молельни, главный раввин, всегда присутствовавший на молитве, сделал мне рукой знак, чтобы я остался. По окончании молитвы он подозвал меня к своему столу и без всяких вопросов и объяснений стал бить меня по щекам. Я был ошеломлен. Кроме физической боли (костлявая рука раввина била больно, и экзекуция продолжалась несколько минут) я был уничтожен публичным позором, так как посторонние прихожане не успели еще разойтись.
Совершив свой подвиг, раввин удалился, не сказав никому ни слова, и я так-таки и не узнал, за какую провинность меня подвергли публичному наказанию. Должно быть, великий раввин предвидел, что из меня не выйдет светила Израиля, и потому выместил на мне гнев Иеговы…
Вскоре после этого происшествия я покинул Мир и переселился в местечко Столбцы, находящееся в 24 верстах от Мира. Там жил дальний мой родственник, на которого я надеялся, что он как-нибудь меня пристроит.
Приехав в Столбцы на подводе, за что заплатил последний злот (15 коп.), я прямо отправился в молитвенный дом, который, как я говорил уже, служил и даровой гостиницей для бедных бахуров, посвящающих себя изучению Талмуда. Встретивший меня служка, узнав цель моего приезда и что такой-то — мой родственник, первым делом вручил мне фолиант Талмуда, за который я сейчас же сел, а затем обещал мне найти для меня «дни», то есть обывателей, которые изъявят согласие на прокормление меня по одному дню в неделю каждый.
Родственник мой, которого я никогда в глаза не видел, оказался молодым еще человеком, лет двадцати шести — двадцати семи, женатым на дочери содержателя местных бань (занятие это считается у евреев если не позорным, то неприличным) и готовящимся, живя на хлебах у тестя, к сану духовного раввина.
Здесь будет кстати сказать о значении духовных раввинов у евреев и их миссии, о которых многие, даже образованные, русские имеют совершенно смутное понятие.
Духовный раввин, который должен быть в каждом городе или местечке, населенном евреями, есть прежде всего толкователь еврейского закона. Он разрешает все встречающиеся в ежедневной жизни евреев религиозные недоразумения; он совершает множество религиозных обрядов, столь обременяющих жизнь еврея; он заключает браки, чинит разводы; он же, в большинстве случаев, исполняет обязанности мирового судьи. Во многих городах раввин стоит еще во главе семинарий (рош-иешибе) и [является] единственным преподавателем в них. Затем он еще и духовный пастырь: в известные праздники и субботы он произносит проповеди, исполняя обязанности магида (см. выше). Наконец, самые выдающиеся раввины служат высшим авторитетом для своих же товарищей раввинов, которые обращаются к ним за разрешением головоломных религиозных вопросов, возбуждающих сомнение и разные толкования. Приговор или объяснение такого раввина считается уже безапелляционным.
Особенных приготовлений для занятия должности духовного раввина не имеется, но существует нечто вроде экзамена. Если три известных раввина, каждый, впрочем, отдельно, проэкзаменуют претендента на сан раввина и дадут ему письменное свидетельство (смихос), что он знает хорошо содержание «Шульхан-оруха» (свод еврейских законов и обрядов) и умеет толковать закон, то этого вполне достаточно, чтобы стать духовным раввином в любой еврейской общине. Но самые общины требуют, чтобы их раввины кроме знания свода законов были большими знатоками Талмуда, хорошими проповедниками
