Воспоминания самарского анархиста - Сергей Николаевич Чекин
В лечении кожных и венерических больных я был единственным специалистом на юге Печорских лагерей и имел практику у вольнонаемного состава охраны и режима, хозяйственно-административных чиновников и их семей. А так как надобности в деньгах не имелось, да и хранить их у себя не разрешалось, то одна из вольнонаемных медсестер, Женя, согласилась делать почтовые переводы моей семье, что и делалось мною периодически. Ее муж находился в заключении на одной из колонн, осужденный на семь лет за то, что где-то сказал, что трудно воевать с немцами, и за это слово семь лет концлагерей. Зная, что вольнонаемные работники подпиской обязаны не иметь частных отношений с заключенными — они сочувственно относились к врачам, делали частные услуги, и мы, врачи, старались делать для них что-нибудь приятное. Впоследствии я помог ее мужу, Жени, перевести его с общих работ на колонне в лазарет к себе [в] барак на работу старшим санитаром, где они могли встречаться.
Среди сотрудников лазарета и выздоравливающих больных имелось немало с средним и высшим образованием, и нам, врачам, было предложено начальством возглавить организацию и постановку ряда спектаклей, декламаций, художественных чтений для сотрудников и больных лазарета. Я, Попеляев, юрист Черник, почти все фельдшера, медсестры и многие другие, преимущественно молодежь, охотно приняли участие в художественной самодеятельности. Режиссировал Черник из города Шуши, отбывающий десятилетний срок заключения по пятьдесят восьмой, с тридцать восьмого года. Врач Янавичус не принимал участия в этом деле, а я ограничился только организационной частью. Мы с Янавичусом, да и многие другие смотрели на это дело, в условиях концлагеря, отрицательно.
Шел сорок второй год. Местный культорг и приезжее начальство усиленно призывало нас к патриотической деятельности среди больных, выздоравливающих и отправляемых на колонны. Призывали лучше работать здесь в тылу — [на] тыловом фронте и тем самым помогать фронту на передовой линии. Заключенных стали называть товарищами и призывали подписываться на внутренний заем. Такой демократизм в отношении заключенных нам не был понятен.
В условиях концлагеря дают незначительную сумму денег, так называемое премиальное вознаграждение, ибо сатрапы царя Иосифа считают, что заключенные не работают, а отбывают срок заключения, а с тридцатого года заключенным платили полностью зарплату, и к концу срока заключения накапливалась большая сумма денег.
За зону лазарета разрешалось выходить заключенным, имеющим пропуск на бесконвойное хождение. Пункт десятый пятьдесят восьмой статьи подходил для пропуска, но не раньше шести-восьми месяцев по прибытии в лагерь, то есть после негласного наблюдения завербованными агентами из числа заключенных. Видимо, я выдержал испытание и в августе сорок второго получил круглосуточный пропуск на бесконвойное хождение со стороны охраны и режима, но на выход из зоны не по служебным причинам требовалось еще согласовывать с хозяйственником — начальницей лазарета — хозяина и господина «служащих» лазарета.
А так иногда хотелось побыть вдали от людей на берегу Печоры, в тайге, походить по лесу, хоть на время забыться, отвлечься от действительности проволочной зоны лазарета, а этой возможности не было. Порой и горькие слезы были пролиты о потерянной жизни, о неизвестном настоящем и будущем, о том, что разрушилось, чему верил и поклонялся: вместо свободы и равенства — рабство и угнетение.
И все же, как ни тяжело было находиться в концлагере, но получение пропуска есть освобождение от унизительного и оскорбительного следующего по пятам конвоира. Затем, как длительное одиночество, так и длительное нахождение в одном котле в массе людей для каждого человека утомительно, ибо человек в одно и то же время является и обособленной личностью и общественной. Вот почему каждый живет в сочетании личных и общественных интересов, и когда условия одних преобладают над другими — нарушается гармония человеческих взаимоотношений в обществе и быту, в производстве и потреблении хлебов, науке и искусстве. Короче говоря, меньшинство господствует над большинством. Так было в древние, средние времена, так есть и какое-то время еще будет в будущем. Когда с вахты ко мне в кабину барака пришел надзиратель и сообщил, что на вахте лежит мне пропуск на бесконвойное хождение — радостное волнение охватило меня: теперь я мог в свободное время от работы в лазарете уйти за зону на реку Печору, в лес-тайгу, что вокруг лазарета, за ягодами, грибами, покататься по Печоре на лодке и просто погулять по берегу Печоры или тайге одному, без конвоя.
В тот же день, как только закончил работу в лазарете, пообедал и объявил своим коллегам: сейчас пойду за зону лазарета гулять по тайге, по берегу, в Печоре, разуюсь, купаться холодно, помою ноги, то в лицах их увидел радостно-сочувственные улыбки моей относительной свободе в лагере.
Пошел на вахту, взял пропуск и первый раз за два года я очутился вне тюремных стен и проволочной зоны. Один среди природы! Радость и воля дышать и видеть мир жизни вокруг себя, смотреть на небо, видеть солнце, звезды. Я упивался воздухом и заходящими лучами солнца, полетом птиц, всем, что окружало меня, что видел и слышал среди тайги. Меня охватило волнующее чувство: я быстро ходил близ лазарета, то приближаясь к нему, то удаляясь от него вглубь тайги. Как вырвавшийся конь из ненавистного стойла, я не ходил, а метался по тайге, ее полянам, вдыхал терпкий сосновый воздух, трава и цветы, то подходил к реке Печоре, то снова уходил в тайгу и ее сопки. Всюду вокруг меня была и жила свобода. Я не видел колючей проволоки зоны лазарета, дозорных вышек вокруг, днем и ночью наблюдающих за заключенными внутри зоны и вокруг ее, не видел скорбных и мрачных лиц больных и заключенных, всех, кто работал в лазарете.
Временами я забывался на какое-то время от мучительных дум заключения. Далеко уходил от лазарета, потом подходил к Печоре, садился на ее крутом берегу и смотрел в ее темно-свинцовые воды — они напомнили мне годы и время, проведенное в родных краях на берегу Зигзаги и Волги. Светлая грусть вошла в сердце, душа исполнилась созерцанием, а мысли от настоящего к прошлому и от настоящего к будущему текли бесконечно и необъятно. Сумерки сгущались все больше и больше, вода в Печоре также потемнела. В темно-голубом небе зажглись магические, зелено-светлые мерцающие звезды и широкой россыпью Млечный Путь, а вскоре появилось северное сияние. С Печоры потянуло сырой прохладой, где-то
