Равиль Бикбаев - Бригада уходит в горы

Возвращались с очередной операции. Тихо и мирно все прошло. В горах постреляли, попугали духов и назад. Небольшой горный кишлак что стоял у нас на пути, мы стороной решили обойти, чтобы не завязнуть на его узких изломанных улочках. Двигаясь походной колонной по тропе в обход, шли с интервалом в два три метра между бойцом. И вот тут то из крайнего двухэтажного дома, по нам из пулемета огонь открыли. Нет на тропе укрытия, мы на тропе как мишени на стрельбище. Двести метров до дома. Первая очередь поверх голов прошла, видать неопытным был пулеметчик — дух. Легли. Счет на секунды пошел. Вот сейчас возьмет дух правильный прицел поведет стволом, нажмет на спусковой крючок и, смертными стонами да воплями раненых закричит вторая рота. Кто меня дернул черт или ангел не знаю, но уж точно не героизм как его в книжках описывают. Вскочил и бегом петляя зигзагами побежал к дому, а пулеметчик на меня огонь перенес, только не может он на упреждение взять, не может угадать в какую сторону рвану, вот и мимо посвистывает смерть, пока мимо, а тут и вовсе звук выстрелов слышу, а посвиста пуль, нет. Смотрю, а от первого взвода к дому Хохол бежит, пригибаясь зигзагом, вот дух на него огонь и перенес. Сколько секунд прошло, пока я до стены дома добежал, не считал. В мертвое пространство попал, только сердце колотится да воздуха не хватает, и ноги как обмякли. И Хохол добежал, ртом воздух глотает, дышит, не надышится, только грудь ходуном ходит. А дальше все просто, и совсем не страшно, это для его пулемета пространство мертвое, а для наших гранат нет. Закидали мы его гранатами, с двух сторон. Вот он и замолк, навсегда, пулемет весь искореженный, а сам… не стал я его рассматривать, сам жив и, слава Богу. Как есть так и говорю, не было у меня никаких чувств, когда к дому бежал, не было, вот только и выбора тоже не было. Один хрен не спрятаться было на той тропе, лежал бы страхом парализованный, так все равно бы убили. Не убили. Просто повезло мне. Неопытный был пулеметчик — дух, плохой стрелок, вот и остался я в живых, и в роте потерь не было.

Дорогой сыночек!

Я уже дни считаю, когда ты вернешься. Так по тебе соскучилась. Уже и одежду тебе всю новую купила, на размер больше, чем та которую ты до армии носил. Ты же сильно вырос наверно! Даже поверить не могу, что ты такой большой стал и уже сам солдатами командуешь, ты уж их не обижай, помни у них тоже мамы есть. Я уже и в институт сходила все программы собрала для вступительных экзаменов. Сыночек, ты попроси своих командиров пораньше тебя отпустить, тебе же еще к экзаменам готовится надо. И не забудь взять характеристику. Ты слышишь? Не забудь, а то ты у меня такой рассеянный. А дома у нас все хорошо. Я не болею, работаю. Мне отпуск обещали дать когда ты вернешься. Возвращайся скорей.

28 марта 1982 года приказ N 85 Министра обороны: Уволить в запас призыв весны 1980 года. Дождались! Да пошла ты теперь на х. й военная служба! Мы уже граждане, а не солдаты. Все! С нас хватит. Со всего батальона дембеля собрались отметить этот праздник, перепились водки и браги, в воздух из автоматов и пулеметов стреляли. Салют, вам ребята! Со всех видов стрелкового оружия, салют. Сигнальными ракетами, салют! Мирным огнем разукрашено ночное небо, не смерть, радость несут запущенные к звездам красные трассера. Как же от нашего призыва немного ребят осталось в первом батальоне, всего то человек пятнадцать. Пьяные, счастливые. Для нас все кончено. Осталось только гадать, кто в какую партию на отправку попадет. А пока, можно валяться на койках и мечтать, нас уже не трогают, к службе не припахивают и расцветают в апреле красные маки Афганистана.

— Строится батальон! — доносится крик дежурного по батальону.

— Строится вторая рота! — кричит снаружи палатки дневальный.

Лениво поворачиваюсь на койке с бока на бок и смотрю как выбегают на построение бойцы. Вчера я узнал, что попал в первую партию отправляющуюся в Союз. Почти месяц следуя незыблемой армейской традиции отдаю свое пайковое сливочное масло молодым солдатам: «Вам еще служить, а мы дома вволю пожрем. Кушайте внучки, дедушка угощает». Неделю назад сдал командование взводом вновь прибывшему лейтенанту и меня уже ничего не касается.

— Вставай да вставай же! — толкает меня забежавший в палатку Лёха.

— Чего еще?! — недовольно ворчу я и отталкиваю его руку.

— Всю бригаду комбриг строит… — говорит стоя у моей койки Лёха. Смуглое лицо у него встревоженное.

— Да пошел он к духовой матери! — не вставая с кровати равнодушно отвечаю я, и улыбаясь, — Лёха мы же в первую отправку уходим, скоро в Союз…

— Четвертый батальон духи в кольцо взяли, — кричит мне Лёха и с силой бьет ногой по сетке кровати, — Да вставай же ты! Все наши уже пошли на построение…

Батальон окружили? Такого еще не было. Построена бригада. Все в строю стоят. Только в охранении на позициях оставлены дежурные посты.

— Четвертый батальон окружен в горах, — лицом стоит комбриг к построенной части, — у них большие потери.

Даже утром в апреле уже жарко, беспощадно жжет горное солнце. Кружится у меня голова, пересохло в глотке, в четвертом у меня полно знакомых ребят, еще в учебке службу вместе начинали. В ротном строю никто не шепчется. Растет у всех напряжение от командира роты; до последнего страдающего поносом солдата из минометного взвода. Напился мерзавец не кипяченной воды вот теперь и поносит. Боже мой какая ерунда в голову лезет, какое мне дело до этого засранца, какое мне вообще до всего этого дело…

— По данным командира батальона, подтвержденным авиаразведкой — сухо продолжает говорить подполковник, — силы противника составляют до полутора тысяч душманов вооруженных легким и тяжелым автоматическим оружием, в том числе и минометами. Если мы не деблокируем батальон, все погибнут.

После короткой паузы подполковник начинает рубить приказами:

— Всех без исключения в строй.

У меня холодеет под сердце. Колоколом грохочут «фибры души»: «Ну вот тебе и звиздец пришел!» Как же обидно, под самый дембель. Смотрю на немолодое загоревшее лицо подполковника и слушаю: