Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко
Книги Олега Куваева – это философия Севера, к которому мы, жители самой северной страны, приговорены. Причём слишком часто ощущаем эту свою приговорённость проклятием, а надо бы – даром, спасением.
Север, по Куваеву, – территория особая: она преображает, облагораживает даже тронутого душевной коррозией человека, как в повести «Весенняя охота на гусей». Критик Игорь Литвиненко указывает на искреннюю куваевскую веру в то, что в магических лучах Севера гибнут «бациллы меркантилизма, стяжательства, отчуждения». «Территория, описанная Куваевым, – это Шамбала советского человека семидесятых годов, земля, свободная от бесконечной лжи и подлости трусливой и пакостливой власти, от удушливой атмосферы всенародного безразличия и бессовестности», – сформулировал публицист Юрий Лепский. Север для Куваева – своего рода монастырь или чистилище. Он проявляет в человеке всё подлинно человеческое и выжигает – вернее, вымораживает – низменное. Главный роман Куваева не случайно получил название «Территория» после выбраковки десятка других вариантов («Серая река», «Там, за холмами», «Половина божественной сути»…): важный герой книги – сама Территория, кующая людей.
«Север стал понятием не географическим, а нравственно-социальным», – сформулировал геолог и литератор Валерий Целнаков. Можно говорить об особой субкультуре или даже субэтносе – русских северянах, ставших таковыми не по рождению, но по судьбе или личному выбору, сформированных экстремальными условиями жизни, ненормированной тяжёлой работой. Жить на Севере в куваевские времена было престижно, но способен на это был не всякий. Появилась своя полярная гордость; местные жители, пишет тот же Целнаков, «пеклись о чистоте “северной” расы». Им нужен был свой Джек Лондон – так что появление Куваева было предопределено.
Надо сказать, что с какого-то момента в произведениях, относящихся к «северной» литературе, чётко обозначилась новая тема: развращение, разложение полярного сообщества. Уже в 1970 году Олег Куваев писал: «…Вторая болезнь всё того же мещанского конформизма – болезнь накопительства и приобретательства. Сейчас она со скоростью эпидемии распространяется на Севере. Она при жизни делает человека глухим, слепым и мёртвым ко всему, кроме мечты о собственных “жигулях” и какой-то даче. Вот будет “это”, и всё будет хорошо. А это ложь. Хорошо уже не будет, так как человек отравлен».
Настоящий перелом произошёл позднее – в 1980-х и 1990-х. Его причина, считает писатель куваевского круга Борис Александрович Василевский, – в «обилии понаехавших совсем других, чуждых Северу людей», которые прибыли даже не за длинным, но за очень длинным рублём – и больше ни за чем. «Этот северянин новой формации – ещё до охватившего всех наваждения о “рынке” – чётко осознал себя, свою молодость и здоровье как капитал, который он должен выгодно поместить в Север и извлечь наибольшую прибыль. А для этого не брезговал ничем», – пишет Василевский. Отношение к Северу у многих стало откровенно потребительским; последний стерильный во всех отношениях оазис поддался болезнетворным бактериям, поразившим всё общество. И всё-таки, как писал в начале уже XXI века почётный полярник доктор географических наук Григорий Абрамович Агранат[441], «морально-нравственный комплекс северян от нашествия реформаторов заметно износился, но не исчез. “Этика Севера” сохраняется как специальный предмет научных исследований».
В «северном тексте» русской литературы чётко прослеживается стремление к новому, неизведанному, будь то море, тайга, тундра или непостижимые пространства человеческой мысли и духа. Верхний пласт, «торфа́» – характерные темы и сюжеты: Арктика, природа, охота, стихия… Второй и главный пласт, коренная порода – размышления и откровения о призвании, выборе, месте человека в жизни. Писатели, фиксирующие этот северный код, представляются монахами-радистами, передающими в эфир на своей особой морзянке крайне важный для нас и для будущего шифр. Его нельзя утратить из соображений не только летописного, но и, не побоимся этого слова, воспитательного характера.
С детства Олег Куваев любил книги Географгиза и издательства Главсевморпути – с вклейками, картами, рисунками. Читал Ливингстона[442], Пржевальского, Нансена, Амундсена, Скотта[443], Обручева. Потом пошли Джек Лондон, Хемингуэй, Фицджеральд[444], Фолкнер[445], Шервуд Андерсон[446], Ремарк… Любил Экзюпери[447], настольной книгой называл «Моби Дика» Германа Мелвилла[448], восторженно отзывался об «Иосифе и его братьях» Томаса Манна[449]. Набрал на машинке и повесил над столом киплинговскую «Заповедь». Конечно – отечественные северяне и путешественники: упомянутые Тан-Богораз и Горбатов, разведчик Арсеньев и геодезист Федосеев… Одновременно Куваев соотносил себя с первопроходцами, казаками, исследователями Севера – Шалауровым, Дежнёвым, Русановым, Стадухиным. Не случайно лучшим своим рассказом он считал «Через триста лет после радуги», в котором протягивал прямой провод от века семнадцатого к веку двадцатому. «Они несли в своих котомках культуру России. За их спиной был и Архангельск, и Новгород. Они шли как миссионеры русской земли, и души их были чисты и устремлены в незнаемое. Поставить русскую избу на азиатском пределе? Разве это не достойно мечты?» – писал Куваев. Современных ему бичей, сезонных разнорабочих, он сравнивал с казаками трёхсотлетней давности: «Наверное, Дежнёв и Ко были не богатырями с картинок, как их рисуют, а вот именно таким мелким, жадным, выносливым, предприимчивым, отчаянным, трусливым, словом, настоящим русским народом, что может вобрать в себя всё подряд и даже больше. Картинное же представление землепроходцев есть просто плохая репродукция с идеализированных скандинавов-викингов».
«Чудаки в жизни необходимы – это общеизвестно, – доказывал Олег Куваев. – Это люди, которые руководствуются нестандартными соображениями и, во всяком случае, не житейской целесообразностью поступков. В довольно неприглядной картине непостоянства кадров на Севере подавляющее число убывших составляют люди мелкой рациональности. А чудак поселяется прочно, он надёжен в этом смысле».
Вершиной творчества Олега Куваева считается опубликованная в 1974 году «Территория». Роман основан на реальных событиях – имеем в виду открытие чукотского золота в конце 1940-х – начале 1950-х годов. Это золото, в которое не верило большое начальство, главный инженер певекского управления Николай Чемоданов (в книге – Чинков) искал с фанатизмом Шлимана, мечтавшего о Трое. Судьба свела Чемоданова с Алексеем Власенко (в книге – Куценко) – гениальным промывальщиком, который простой старательской «проходнушкой» намыл первый килограмм чукотского золота. Другая сюжетная линия – ликвидация Дальстроя (1957), переименованного писателем в Северстрой: «На земле Северстроя слабый не жил. Слабый исчезал в лучший мир или лучшую местность быстро и незаметно. Кто оставался, тот был заведомо сильным».
«Территория» – не только о поисках золота
