Андре Кастело - Королева Марго

Маргарита знала наверняка, что без ее согласия Рим не пойдет на расторжение брака, вернее, не признает его недействительным, — это и давало ей свободу действий. «Месье Эрар сообщит вам все условия нашего договора» — написала она советнику короля Дюплесси-Морне. Но ответил ей сам король: «Зная с самого начала, как продвигались ваши переговоры с Эраром, я испытал глубокое удовлетворение от решений, которые вы приняли, стремясь сделать все от вас зависящее, чтобы наилучшим образом уладить наши дела…».

Понимая, что для Маргариты на первом месте — деньги, король продолжал: «Что касается расходов на ваше содержание и уплаты ваших долгов, о чем мне также докладывал Эрар, я обеспечу их в тех размерах и с теми гарантиями, которые для вас наиболее приемлемы».

Эрар предложил для уплаты долгов сумму весьма значительную — двести пятьдесят тысяч экю. Король согласился и с его предложением выплачивать Маргарите пожизненную ренту в двенадцать тысяч экю. Но Маргарита просила на две тысячи больше:

— Для Его Величества это пустяк, а для меня очень важно, чтобы не остаться совсем на мели.

Маргарита получила и это — и пожелала добавить к своему успеху еще один «пустяк»: получить в полное владение замок Юсон. Это уже было посерьезней: а вдруг гугеноты или, еще лучше, члены ужасной Католической лиги, которая, несмотря на «опасный бросок» короля, была далеко еще не уничтожена, решат завладеть этими воротами в Овернь? Правда, религия уже уступила место политике… Затягивая решение вопроса, король рассчитывал, что Маргарита устанет и в конце концов откажется от борьбы за Юсон.

— Король должен скорее довериться мне, — парировала Маргарита, — а не тем, кто стремится отнять у меня замок.

Хотя и решено было, что обещанное содержание начнут выплачивать Маргарите до расторжения брака, она получала его крайне нерегулярно. «Тому виной лихие времена, — ответил через своих советников Генрих IV, — а не моя лихая воля…». Однако добрая его воля оказалась в полной зависимости от Габриэль д'Эстре, стоившей королю слишком дорого.

Появление этой новой любовницы страшно встревожило Марго. Габриэль д'Эстре возникла в жизни короля в 1592 году, и два года спустя у них появился внебрачный ребенок, которого назвали Сезаром. Существует немало свидетельств, что после рождения сына король всерьез стал подумывать о женитьбе. Королева не раз давала знать, что ничего против воли короля не имеет, но все же — добавляла она без обиняков — не может согласиться, чтобы ее место заняла «женщина столь низкого происхождения, об образе жизни которой, недостойном и даже постыдном, ходит столько легенд…». В таком случае она, Маргарита, из лучших побуждений откажется от развода и сохранит свой королевский титул, «ставший предметом торга». Дать герцогство маленькому Сезару Вандомскому, куда ни шло, но уступить свое место «шлюхе короля»… никогда!

Между тем Генрих IV проникался все большим чувством к Габриэль, уже носившей титул маркизы де Монсо. Он усыновил Сезара, своего внебрачного сына, и подарил его матери находившееся в Компьене аббатство Сен-Корнель, принадлежавшее… Маргарите! Тогда королева не без иронии отписала королю: «Я была очень польщена, узнав, что нечто, принадлежавшее мне, пригодилось как свидетельство моей готовности всегда быть к услугам этой почтенной женщины, и полна решимости всю дальнейшую жизнь любить и чтить то, что любите вы».

Ни «любить», ни «чтить» любовницу короля Маргарита, естественно, даже не помышляла, но почему бы не разыграть спектакль?

И пошло-поехало.

В начале 1595 года Марго направила в Париж свою фрейлину, мадам де Вермон, сын которой, как мы увидим, позднее станет ее любовником. Письмо госпожи, которое мадам де Вермон должна была вручить королю, заканчивалось так: «Я робко умоляю ее оказать мне честь своего благорасположения и смиренно лобзаю ее руки, прося Господа Бога, чтобы он подарил вам, монсеньор, полное и совершенное блаженство». И подпись: «Ваша ницпреклоненная и весьма преданная вам служанка, подданная и жена».

Как видим, Марго не упускала случая подчеркнуть, что, даже будучи узницей Юсона, остается «женой» короля.

Когда фрейлина вернулась, Маргарита написала мужу: «От мадам де Вермон я получила заверения, что вы были рады выказать мне свою дружбу, что я расцениваю как высшую честь и благо всей моей жизни…». И от души посетовала «на те огромные трудности, из-за которых уже не на годы, а на целые века я лишилась возможности служить моему королю».

Во время карнавала 1597 года король развлекался, как одержимый, со своей дорогой Габриэль, и Францию наводнили стишки:

Чужая жена — чужая семья,Кто против закона, тот против себя.Но если закон ты начнешь уважать,Родная супруга вернется опять.Пока же, надеясь, терпи да храниНож брата Клемана на черные дни.

«Родная супруга вернется опять»… На самом деле Маргариту преследовал страх, как бы король, рассерженный, что переговоры идут столь медленно, не приказал ужесточить тюремный режим для своей «супруги», чтобы вынудить ее пойти на попятную и отказаться от чрезмерных материальных запросов. Поэтому-то она и обмолвилась как бы между прочим: «Меня измором не возьмешь, уж как-нибудь я продержусь на своих запасах поболее года», — можно подумать, что Маргарите угрожала Католическая лига, никак не меньше.

Имеющий уши да услышит!

Только бы получать содержание регулярно — ради этого Маргарита попробовала даже стать союзницей «женщины низкого происхождения». «Мадам маркиза, — обратилась она к Габриэль д'Эстре, — всякий раз, когда я получаю письмо от короля или от вас, я трепещу от радости, тогда как их продолжительное отсутствие ввергает меня в ужас при мысли, уж не сумели ли коварные мои враги лишить меня благорасположения короля и вашей дружбы, которую я намерена сохранить на всю жизнь… Только к этой цели всегда и будут направлены все мои помыслы и поступки… Умоляю вас, своим добрым сердцем извините свободу моего обращения к вам, так как в вас я надеюсь обрести сестру и почитаю вас больше всех на свете после короля. Я так привыкла доверять свидетельствам вашей любви ко мне, что и пожелать себе не могу лучшей покровительницы перед королем».

Тальман де Рео был прав, восхищаясь Маргаритой: «Она умела приспосабливаться к обстоятельствам».

Но Марго невольно выдала свое заветное намерение, коснувшись темы, которая волновала ее уже давно: «Я нахожусь сейчас в такой нужде, что переносить ее здесь почти нет сил, и была бы бесконечно признательна вам, если бы вы сообщили мне волю короля: не сочтет ли он возможным отпустить меня в какое-нибудь из моих владений во Франции, пусть самое удаленное от двора? Если будет на то воля короля, его решение станет для меня вечным законом, как вечно пребудут во мне глубочайшая преданность и признательность вам, кого я надеюсь навсегда сохранить в качестве своего самого лучшего и самого преданного друга».