Георг Форстер - Путешествие вокруг света

В разных углах хижины сидели с одной стороны мужчины, с другой женщины и отдельно друг от друга ели свой обед, состоявший из хлебных плодов и бананов. Казалось, и те и другие, в зависимости от того, к кому мы были ближе, хотели, чтобы мы присоединились к их трапезе. В этой стране существует странный обычай, по коему оба пола должны есть раздельно; но почему так происходит и что послужило этому причиной, об этом мы смогли узнать так же мало, как и капитан Кук во время своего прошлого плавания.

Покинув эту хижину, мы через благоуханные заросли дошли до другой, где находился О-Таи с женой, детьми, а также с обеими сестрами, Маройей и Марораи. С нами был офицер, оставшийся без своих покрывал, но он предпочел не вспоминать про них, а попробовал завоевать сердце своей красотки с помощью новых подарков, для чего не жалел ни бус, ни гвоздей, ни других мелочей. Девушка брала их весьма любезно, однако снисходить к пылкому желанию своего возлюбленного отнюдь не собиралась. Видимо, покрывала были единственным, о чем она мечтала и ради чего готова была ему ненадолго уступить; а их она, надо думать, уже имела, и теперь любовник, видимо, ничем больше не мог ее привлечь. По крайней мере так мы объяснили ее поведение. К тому же она принадлежала к знатному семейству, а во время прошлого пребывания на острове капитана Кука вообще почти (или вовсе) не бывало случая, чтобы женщина из высшего сословия позволила себе такую вульгарность.

У них мы пробыли недолго, поскольку начинало смеркаться. До берега добрались уже так поздно, что шлюпки успели вернуться на корабль. Поэтому, когда один индеец предложил переправить меня в своем каноэ за единственную бусинку, которая оставалась у меня после сегодняшней прогулки, я без колебания согласился и таким образом благополучно прибыл на борт, хотя жалкая лодчонка не имела даже выносного поплавка (аутриггера), который предохраняет от переворачивания.

На рассвете следующего дня мы опять сошли на берег и снова направились на восток. Чем ближе мы подходили к восточной части бухты Аитепиеха, тем шире становилась равнина, тем богаче были посадки хлебных деревьев и кокосовых пальм, бананов и других деревьев, на которых, проходя, можно было уже увидеть зачатки будущего урожая. Хижин здесь тоже становилось все больше, и многие из них на вид были чище и новее, чем в месте нашей стоянки. В одной из них, имевшей стены из тростника, мы увидели большие рулоны материи и множество щитов, которые висели внутри на кровле. Все это, как и сам дом, принадлежало королю, Ахеатуа.

Мили две мы шли по красивым лесам и посадкам хлебных деревьев и видели, как повсюду люди приступали к своим повседневным трудам, слышали стук колотушек, которыми отбивали материи. Не следует думать, будто работать так неустанно заставляют людей нужда и бедность, потому что, куда бы мы ни приходили, вокруг нас вскоре всегда собиралась большая толпа и усердно сопровождала нас целый день, иногда пренебрегая даже обедом. Впрочем, усердие их было не совсем бескорыстным. Хотя держались они в общем доброжелательно, дружелюбно и услужливо, но при этом не упускали ни малейшей возможности стащить какую-нибудь мелочишку, проявляя подчас большую изобретательность. Всякий наш дружеский взгляд или улыбку они считали самым подходящим поводом, чтобы попросить: «Тайо, поэ!», что означало примерно: «Друг, дай бусину!» Удовлетворяли мы просьбу или нет, на поведении их это никак не сказывалось, они оставались такими же веселыми и дружелюбными. Если они слишком надоедали частыми просьбами, мы иногда передразнивали их в том же тоне, что всегда вызывало громкий смех всей толпы. То и дело они громко переговаривались друг с другом, главным образом про нас. Каждому, кто вновь присоединялся к числу наших спутников, сообщали наши имена, которые в их произношении сводились к нескольким гласным со смягченными согласными. Затем каждому рассказывалось, что мы делали или что сказали за утро. Обычно нас сразу просили выстрелить из ружья. Мы соглашались при условии, что они сами укажут нам птицу. При этом мы иногда попадали в затруднительное положение, так как птица, которую они нам показывали, сидела шагов за пятьсот. Они не знали, что наши ружья стреляют лишь на определенное расстояние, а мы, не желая выдавать им эту тайну, обычно делали вид, будто не видим птицу, пока не подходили к ней под этим предлогом на расстояние выстрела. Первый выстрел очень их испугал, некоторые даже упали ничком на землю, другие отбежали назад шагов на двадцать, пока мы не приободрили их дружескими словами, а более храбрые сотоварищи не принесли убитую птицу. Вскоре они к этому привыкли, правда, по-прежнему вздрагивали при каждом новом выстреле, но, во всяком случае, не более того.

При всем дружелюбии этих встреч повсюду продолжали прятать от нас свиней, а когда мы про них спрашивали, либо смущались, либо заявляли, что у них свиней нет, либо повторяли, что они принадлежат Ахеатуа. Так что мы решили не возобновлять этих разговоров и, хотя почти в каждой хижине видели припрятанных свиней, притворялись, будто их не замечаем или нам до этого нет дела. Такое поведение еще более увеличивало их доверие к нам.

Пройдя несколько миль, мы присели на большие камни, которые образовывали нечто вроде приподнятой мостовой перед одной из хижин, и попросили у туземцев хлебных плодов и кокосовых орехов в обмен на бусы. Они охотно принесли все, чем были богаты, и скоро перед нами уже стоял завтрак. Желая насладиться им спокойнее, мы велели толпе наших провожатых усесться поодаль, дабы они не могли стащить мушкет или вещи, которые на время еды придется положить на землю. Добрые люди постарались сделать наш завтрак обильнее и вкуснее; они принесли нам кокосовую скорлупу с маленькими рыбками, которых здесь едят сырыми, макая в соленую воду. Мы попробовали, и это показалось нам не лишенным приятности; но поскольку мы не привыкли к сырой еде, то поделили это лакомство, как и остатки плодов, между наиболее симпатичными нашими провожатыми.

Позавтракав, мы собрались дальше в горы, но индейцы стали уговаривать нас остаться на равнине. Было очевидно, что эта просьба вызвана одной лишь ленью, ибо им казалось излишним трудом подниматься в гору; но мы уже не нуждались в провожатых и поэтому продолжили путь, несмотря на их неудовольствие; часть нашей свиты тут же и осталась, а другие разошлись.

Лишь несколько человек, менее ленивых, чем другие, захотели показать нам дорогу. Они провели нас вверх по ущелью между двумя горами, где мы нашли новые дикие растения и встретили много маленьких ласточек, летавших над ручьем, который стекал по галечному ложу. Берег ручья, извиваясь, точно змея, привел нас к отвесным, поросшим пахучим кустарником скалам, с которых чистая, как кристалл, водяная колонна низвергалась в гладкий прозрачный водоем с берегами в пестрых цветах. Это было одно из самых красивых мест, какие я когда-либо видел в своей жизни. Ни один поэт не способен описать подобную красоту. Внизу под нами простиралась плодородная, возделанная и населенная равнина, а за нею синело широкое море. Деревья, осенявшие своими густолиственными ветвями пруд, дарили нам прохладную тень, а приятный ветерок, веявший над водой, еще более смягчал дневной жар. Мы улеглись здесь на мягкую траву, чтобы под однообразный и торжественный гул водопада, в который иногда вплетались голоса птиц, описать собранные растения, покуда они не завяли. Наши провожатые-таитяне тоже расположились под кустами и смотрели на нас тихо, внимательно. Мы охотно провели бы весь день в сем очаровательном глухом уголке! Однако наши занятия не допускали бездеятельности; едва покончив с описанием и напоследок еще раз полюбовавшись романтической местностью, мы вернулись на равнину.