Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

Письмо Комиссариата Польской секции на Всемирной выставке в Париже с уведомлением о присуждении издательству Мортковича GRAND PRIX за художественное оформление книги. 1938 г.

Янек

В 1929 году Янеку Горвицу было тринадцать, он ходил в пятый класс Варшавской гимназии. Его мать работала школьным врачом-психиатром и жила с сыном на площади За железной брамой 6. Камилла Горвиц, или «товарищ Юлия», еще совсем недавно активный член Польской компартии, была редактором журнала «Работница», выезжала на международные конгрессы и конференции, возглавляла женский Отдел в ЦК ПКП. Но в последнее время никаких особых заданий на себя уже не брала. В 1926 году произошло официальное размежевание партии на две фракции. Адольф Варский, Мария Кошульская — «Вера», и Максимилиан Горвиц-Валецкий — так называемое большинство, их требование определенной независимости от Кремля привело, не без сталинских манипуляций, к тому, что их назвали «правым уклоном», освободили от партийного руководства и лишили влияния. Власть перешла к меньшинству — крайне левому крылу, слепо подчинявшемуся Сталину.

И потому Камиллу, как выражавшую взгляды большинства, отстранили от руководства женским отделом и от всех других ответственных должностей.

Случайность, как известно, способна перевернуть человеческую судьбу.

22 октября 1929 года Камилла возвращалась с работы. Подходя к дому, услышала за собой шаги бегущего мужчины. Повернула голову. Товарищ по партии, похоже, от кого-то удирал. «Спрячьте это! Может, вам удастся спасти», — шепнул он, подойдя к ней вплотную, и сунул в руки сложенные пачкой бумаги, а сам исчез в ближайшей подворотне. Она машинально убрала бумаги в сумку, прибавила шагу и вошла в квартиру. Увидав ее возбуждение, Янек сразу понял: что-то случилось. Быстро приподнял отсвечивающую доску пюпитра, за которым делал уроки, и она спрятала туда сумку. А в комнате уже стоял сыщик. Он с любопытством продолжал наблюдать за ними, будучи свидетелем того, что произошло на улице: не теряя Камиллы из виду, следом за ней вошел в ее квартиру. И теперь спокойно достал из тайника сумку и вынул из нее пачку запрещенной литературы. Материалы были обезаруживающе красноречивы — ее немедленно забрали.

Ее посадили в следственный изолятор женского заключения — так называемую «Сербию». Все складывалось против нее. В Польше действовали законы, принятые еще до получения независимости, вследствие чего на всех трех территориях страны (бывших когда-то российской, габсбургской и прусской) один и тот же проступок карался по-разному. Самым суровым был царский кодекс: в Варшаве давали пять лет за то, от чего в Кракове человека просто отпускали. Камиллу обвиняли по 102 статье — «подрывная» деятельность. Ей грозило от шести до десяти лет. Защищать ее взялся племянник — Густав Бейлин. Он был хорошим адвокатом: по неписаному правилу, если кто из родни оказывался в опале, спешили помочь прежде всего родственники.

Следователь Ян Демант прекрасно знал, какие взаимоотношения царили тогда в ПКП. Что товарищ «Юлия» отстранена от руководства и не играет уже в Польше серьезной политической роли. И дал согласие на предложение Густава: выпустить ее по состоянию здоровья из-под ареста под залог до начала процесса. Тюремный врач, соответствующим образом подготовленный, без труда обнаружил у пятидесятилетней арестантки недомогания, подтверждавшие право на освобождение. Теперь оставалось найти под залог деньги — три тысячи злотых. Это была большая сумма, значительно превышавшая финансовые возможности Камиллы, которая получала двести пятьдесят злотых ежемесячно. Решила продать квартиру. Но полученных денег все равно не доставало. Тогда сестры с мужьями сложились и добавили до требуемой суммы.

Янек Канцевич

21 января 1930 года ее выпустили из предварительного заключения. Начались дебаты: что делать — ожидать процесс в Варшаве, рискуя получить шестилетний, если не больший срок, или бежать за границу? А если бежать, то куда? В Швейцарию, где закончила учебу и несколько лет работала, она бежать не решалась. Возникла идея Советского Союза, где, полагала она, ей будет легче трудоустроиться. По-видимому, на этот выбор влияние оказали и чувства, связывавшие ее с братом, Максом Горвицем-Валецким, который вот уже два года жил в Москве и работал в Исполкоме Коминтерна, ну и, разумеется, ее собственное мировоззрение.

Документ, свидетельствующий об освобождении Камиллы Горвиц из предварительного заключения

Эмиграция в СССР была делом непростым. Перво-наперво получить разрешение на выезд в Польше у партийного начальства. Именно через него оформлялись в соответствующих органах Советского Союза эмигрантские бумаги. Вот тут и выяснилось, что борьба и неприязнь, возникшая между большинством и меньшинством внутри польской партии, зашли слишком далеко. Власти меньшинства не торопились оказывать услугу своим противникам, хотя хорошо понимали: Камилле грозит длительное заключение, если она останется. Она была взволнована: как, ждать целых три месяца? Возможно, под давлением брата, но она наконец получила требуемое разрешение. Ей пообещали, что документы на поездку будут ждать ее в Берлине, где располагалось тогда руководство партии. Тамошние товарищи взяли на себя и организацию поездки из Германии в Ленинград, при условии, что до Берлина она доберется сама.

Но и это осуществить оказалось нелегко. Легально не пересечь польскую границу, если ей грозит судебный процесс с последующим тяжким обвинением. Паспортный контроль в поездах отличался исключительной въедливостью. Тогда ей пришло в голову лететь в Гданьск — «вольный город», который не считался польской территорией. Самолеты были относительно новым и довольно рискованным средством передвижения. Соответственно, прибегали к ним редко, и дорожные документы в аэропортах почти не проверялись.

В марте 1930 года без всяких помех она пересекла границу. Из Гданьска пароходом до немецкого в ту пору города Щецина. Далее поездом до Берлина, а там уже ждали документы — на нее и сына.

Она была в них очень заинтересована, но Янек, чтобы не прерывать учебу, задержался в Варшаве — до конца школьного года. Сначала он переехал к тетке Бейлиной, которая жила в их же доме. Флора держала в ежовых рукавицах всю семью и сразу же решила прибрать к рукам племянника. Однако парень был воспитан совсем по-другому — на равных отношениях, подразумевавших не только уважение, но и доверие. И когда тетка уж слишком стала его допекать, написал об этом матери. Как-то, вернувшись из школы, нашел на комоде письмо, ответ которого должен был его успокоить, открытым и, без всяких сомнений, — прочитанным. В гостиной вся семья Бейлиных уже была в сборе. На него взирали с откровенным осуждением и требуя объяснений. Глубоко задетый подобной бесцеремонностью, он высказал возмущение по поводу того, что его письма вскрываются. Тетка, со своей стороны, упрекнула его в неблагодарности, назвав такое поведение некрасивым. Кончилось тем, что, сложив манатки, он отправился к «тете Янине» — то бишь к моей бабке.