Андрей Меркулов - В путь за косым дождём

Если вы остановите молодого парня и спросите, хочет ли он быть космонавтом, мало кто ответит «нет». Я перечитал сотни писем из личной почты космонавтам с просьбой научить, как стать пилотом космоса. Это письма молодежи. Многие так и начинают со слов о том, что не надо почестей и славы. Но в иных из писем сквозит: а все-таки, может быть, надо? Почему же они не просят помочь стать рабочим на заводе, который строит космические корабли, или просто механиком, без которого не взлетает ни один самолет? Мне больше нравятся другие письма — такие, как прислала Юрию Гагарину школьница из Ростова-на-Дону. «Когда в космос полетел первый искусственный спутник Земли, а за ним второй, с Лайкой, стало ясно, что уже не за горами тот день, когда в космос полетит человек. И мне, как и всем мальчикам и девочкам, захотелось стать космонавтом. Но это была детская мечта. Теперь мы начали изучать физику, и с первых уроков я поняла, что не зря многие отдают свою жизнь этой науке. Физика стала в одном ряду с моим самым любимым предметом — математикой. Я стала посещать кружки физики и математики. Наступил день 12 апреля 1961 года. О Вашем беспримерном полете ученики нашей школы узнали во время уроков. С этого дня я твердо решила, что буду строить космические корабли. Я дала себе слово добиться осуществления своей мечты. Дорогой Юрий Алексеевич, посоветуйте, что мне нужно сделать, чтобы моя мечта сбылась. Людмила Добринская».

Я тоже пишу эту книгу лишь для того, чтобы еще раз напомнить о славной истории авиации, которую не все теперь знают и помнят, а помнить стоит. И не только тем, кого эта или другая книга может увлечь в аэроклуб или в летное училище, как увлекли в свое время Степана Микояна и Тимура Фрунзе рассказы Джимми Коллинза. Я считаю, что история авиации поучительна для всех, в любом деле, ибо это история энтузиазма, без которого мир не только не будет полным, но вообще перестанет двигаться вперед.

Многие страницы истории авиации дышат тем величием человека, что приходит только в борьбе, и перечислить все ее нелегкие победы будет трудно даже в больших томах, которые еще не написаны... Я ничего не сказал, например, о Шестакове, создавшем полк асов, где проходил свое боевое крещение будущий испытатель Щербаков, — о Шестакове рассказывают, что это был по-настоящему творческий летчик и командир, еще до боев намечавший новую тактику для своих пилотов и заранее приучавший их всегда летать в самолете с закрытым фонарем, что было еще непривычно, но заметно повышало скорость. Я не сказал о том, как звучат до сих пор короткие строки бортжурнала, лежащего сейчас передо мной: «Самолет обледеневает... Идем вслепую...» Это записи чкаловского экипажа, проходившего над полюсом. Я не сказал и о том, что гибель космонавта-испытателя Владимира Комарова невольно заставляет вспомнить слова Бахчиванджи, произнесенные после первого взлета на самолете с реактивным двигателем: он уже тогда предчувствовал, что рано или поздно может погибнуть на этой машине, но твердо знал, во имя чего и что за ним пойдут другие.

Мне приходилось спорить с иными социологами о том, что современной молодежи зачастую недостаточно напоминать об энтузиазме прошлых поколений — ей нужен более рациональный подход. Что это значит? Понятно, что современные требования условий жизни стали намного выше, и это только справедливо. Но отсюда далеко еще до проповеди совершать поступки лишь за вознаграждение. Еще капитан Скотт, замерзая у Южного полюса, записывал в своем дневнике, что человек отличается от собаки способностью жить и терпеть ради будущего. История открытий и свершений — отнюдь не ведомость вознаграждений, а летопись самоотверженности и веры в свое дело и в будущее.

Я говорил об испытателях как о рабочих неба, но говорил и о том, что теперь все они — инженеры, вооруженные самолетом. И в этом нет противоречия. Мне иногда приходится сталкиваться с теми, кто фигуру рабочего по-прежнему почему-то определяет по превосходной скульптуре Шадра «Булыжник — оружие пролетариата». Но это время прошло, и тяжелый ручной труд там, где он еще остался, выглядит уже злостным аппендиксом современной промышленности. Рабочий становится оператором у сложной машины, где инженер занят рядом с ним общим делом, и передовое мышление современного пролетариата то, которое наиболее технически прогрессивно и максимально приближает будущее. Поднявшись в самолете или в космическом корабле над Землей, рабочий-инженер в скафандре пилота олицетворяет современного человека с его возросшим интересом ко всей необъятной вселенной. И человек этот уже не может мыслить не творчески.

Современная авиация — это промышленность, чьи лаборатории проносятся в воздухе с оглушительным стонущим свистом реактивных двигателей. Большой самолет несет в себе больше миллиона одних заклепок, и армия механиков, проверяющих в последний раз все его сложное хозяйство, — это наладчики перед сменой. И мастера полетов с утра получают лист с заданием, идут к врачу, потом ждут, когда вернется один из них — разведчик погоды. Это будни их работы, хотя за ними стоит жесткий ритм ежедневного режима — не только здесь, но и дома: размеренное питание, упорный спорт, постоянный тренинг. Несмотря на это, они не застрахованы от небольших болезней, таких, как легкая простуда, которая может внезапно помешать полету: в скафандре, например, человек не может сморкаться. Привычный, меткий, но иной раз крепкий по-мужски юмор скрашивает обыденность летной комнаты. День действительно кажется сначала однообразным, они долго одеваются, как когда-то одевались странствующие рыцари, собираясь в дальний поход, и натянуть доспехи им помогает «оруженосец»; летчик еще в силах упаковать себя сам в плотный, прилегающий, как кожа, капроновый костюм со шнуровкой, но в скафандр его уже заталкивают другие, и не без усилий.

Высотное снаряжение они испытывали и отрабатывали на себе сами — покидая внезапно самолет, человек должен быть снабжен дыханием, обогревом, нормальным давлением и парашютом. Все эти сложности неизбежно сопутствуют теперь реактивной авиации, и, прежде чем надеть свой костюм, каждый современный летчик специально тренировался в барокамере: на высоте, чтобы возместить недостаток кислорода, его подают под давлением, и летчик обязательно учится теперь в барокамере тратить усилия легких не на вдох, а на выдох, чтобы преодолеть кислородный поток, отчего на первой тренировке испытывает настоящее чувство удушья... Теперь это привычный, давно уже пройденный этап во всей авиации мира. Но, одетый как рыцарь, летчик чувствует себя простым пахарем в шлеме: его ждет не прогулка на турнир, а работа в трудной борозде небесного поля. И он идет к своему самолету, как крестьянин к плугу, — опустив прозрачный колпак, он временно отгородит себя от всего мира в этой искусственной капсуле жизни, сберегающей человека от беспощадной предкосмической пустоты. Покинув аэродром, он сразу, с крутым набором высоты, почти вертикально, уйдет туда, где вечный холод, где тени становятся резкими, а небо темным, как сапфир... Планшет, прикрепленный на колене, диктует ему свое железное расписание.