Владимир Романовский - Америка как есть

Да, мир хотел Роберта Моузеса. Поскольку по примеру Нью-Йорка, остальные города Америки тоже стали расползаться в субурбию (Западная Европа ТОЖЕ очень хотела, но у Европы было намного меньше своей нефти). В центрах городов оставалось только бедное, часто преступное, население, которое жгло дома, в которых обиталось. Исчез с американской земли город Детройт – старая часть пришла в негодность, ее никто не думал восстанавливать, остались прямоугольные фабрики, трущобы, и шоссе над всем этим, на эстакадах. Старый Бостон насквозь прорезало скоростное шоссе. Несколько витков и разделительных щупалец шоссе охватили и накрыли Новый Орлеан. Все это способствовало спешной постройке прямоугольных, «функциональных» зданий.

Но масштаб был все еще не тот. Все это можно было безболезненно обратить вспять. (Никто, правда, не хотел этого делать, напротив, все радовались достижениям «прогресса»). Великая Депрессия приостановилась, вышла «из голов». В Германии у власти был Гитлер, и прогрессивная американская пресса осторожно, но очень упорно, похваливала его прогрессивную политику. Считалось, что он хороший лидер, и что его следует поддерживать. Вывешенный в окно флаг со свастикой был обычным делом в Америке – типа, такой курьез. Туристы ездили и привозили, да и в Америке их делали. Мировоззрение Гитлера подозрительно напоминало мировоззрение Моузеса. Идеалом для Германии Гитлер объявил частный дом для каждой семьи с фольксвагеном на пригаражном подъезде. Есть свидетельства, что Гитлер очень любил музыку Вагнера и дружил с его потомками. С потомками может и дружил. А вот с музыкой не очень. Не вяжется музыка автора «Лоэнгрина» с домиком и фольксвагеном. Не та лига. Не те масштабы. Не те вкусы.

К Моузесу мы еще вернемся. Влияние свое он потерял – но, к сожалению, только в шестидесятые годы. Умер он в 1981-м году, в возрасте девяносто трех лет, в здравом уме. За всю свою долгую жизнь он так и не научился водить автомобиль.

Глава двенадцатая. Падение журнализма

Точной даты назвать нельзя.

Первая Поправка Американской Конституции, она же первая статья Билля о Правах, гласит —

«Конгресс не имеет права создавать законы, касающиеся религии или запрещающие свободное вероисповедание; или ущемляющие свободу слова, или прессы; или право народа собираться в мирных целях и составлять петиции Правительству, дабы оно рассмотрело жалобы».

Тогда, во время принятия этой поправки, в конце восемнадцатого века, еще не догадались – не могли догадаться шпагоносящие рыцари Джефферсон, Мэдисон и Хамилтон, что ущемлять свободу прессы можно без всякого Конгресса. Им казалось, что Конгресс никогда и ни с кем властью не поделиться. Им казалось, что для того, чтобы что-то в Америке запретить, нужен закон. Запрещение казалось им наивысшим проявлением законодательного зла.

Они не предвидели, что в двадцатом веке запрещения выйдут из моды, станут непопулярны. Что человечество найдет себе другие способы развлекаться. Что бюрократизировавшиеся правительства мира окажутся не в состоянии поддерживать должный уровень гражданских свобод.

Были, конечно, исключения. И Сталин, и Гитлер старомодно запрещали до тех пор, пока запрещать стало нечего.

Американский журнализм в девятнадцатом веке умел развлечь публику. Собственно, любой журнализм умел (вспомните скандальные события, неуемных Гюго и Золя, и прочее). Но у американцев получалось лучше – скандальнее, сенсационнее.

У Марка Твена есть рассказ, в котором автор приезжает в городок в Теннесси (это на Юге), чтобы заступить на должность заместителя редактора местной газеты. Справившись о местных новостях, он приносит образец своего журнализма главному редактору, и тот исправляет принесенное, а то скучно. Исправленный вариант выглядит так —

«Закоренелые вруны из Полуеженедельного Землетрясения совершенно очевидно пытаются навязать благородному и щедрому населению еще одну грязную и наглую ложь – в этот раз по поводу этой славнейшей концепции девятнадцатого столетия – железной дороги Дурнолошадника.

Мнение, что Стервятникова Деревня должна была остаться в стороне от прокладываемой дороги, родилось в их собственных дурных мозгах, вернее, в том помете, который они называют своими мозгами. Им следовало бы взять эту ложь назад и съесть ее, если они хотят, чтобы их бренные подлые шкуры не выпороли, как они заслуживают.

Этот осел Блоссом, из хиггинсвилльского Молния и Боевой Клич Свободы, опять прибыл к нам и попрошайничает в баре Ван Берен.

Мы заметили, что гнусный проходимец из грязеручьевской газеты Утренний Вой, распускает слухи, подчиняясь своей обычной склонности к вранью, что Ван Вертер не будет избран. Высокая миссия журнализма состоит в сеянии правды, в исправлении ошибок, а также в образовании, улучшении и возвышении тона общественной морали и манер, дабы все люди стали добрее, благодетельнее, щедрее и лучше во всех смыслах, и святее, и счастливее. А тем временем этот подлец с черным сердцем упрямо оскверняет наш священный долг сеянием лжи, клеветы, брани и вульгарности.

Треплоселение хочет мостить свои дороги – лучше бы они себе построили тюрьму и приют для неимущих. Вообразите – мощеные улицы в этой дыре, состоящей из двух пивных, кузни, и горчичника, который они называют газетой – Ежедневное Ура. Это насекомое ползучее, Бакнер, редактирующий Ура, ревет ослом по поводу мощения дорог с обычной своей тупостью, воображая, что говорит разумные вещи».

Это преувеличение, конечно же. Но – очень показательно.

Падение журнализма свершилось приблизительно в тридцатые годы двадцатого века. И от Конгресса (законодательной власти) и от Белого Дома (исполнительной власти) оно никак не зависело.

А зависело все от решений, принимаемых вовсе не на «высшем уровне».

Есть в Америке старая классическая детская считалка (в оригинале в рифму) —

Ини-мини-майни-моу,Поймай тигра за палец ноги,Если он заорет – отпусти его,Ини-мини-майни-моу,Мама мне сказала выбрать лучшего,И он – не ты.

Понятно, что у тигров нет пальцев на ногах, поскольку нет ног, но есть лапы. Тигр прибежал в эту считалку, дабы заместить присутствовавшего там до окончательной победы равноправия ниггера. Но это в данном случае не важно.

Судя по абсурдности некоторых решений, принимаемых правителями, странами, предприятиями, Нобелевским Комитетом, сторожами склада шин в Покипси, и так далее – люди, когда их ставят перед необходимостью сделать выбор, пользуются именно этой считалкой – всю историю человечества.