Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

Удивительно ли, что Маяковский, уже давно идущий по пути реалистического творчества, в эту пору громогласно отрекается от футуризма. Аналогично поступил и его почвенный антипод Сергей Есенин по отношению к имажинизму, причём, четырьмя годами прежде и тоже не без трибунного пафоса. В одном из августовских номеров газеты «Правда» за 1924 год было напечатано «Письмо в редакцию», в котором Есенин и Грузинов заявили о роспуске имажинистов. Впрочем, такие рокировки в дальнюю сторону вряд ли делались без деликатной подсказки партийных товарищей…

Огромная, казалось, неиссякаемая энергия бурлила в Маяковском – поэт, художник, революционер, пропагандист… Мейерхольд считал его и замечательным драматургом, который «строил пьесы так, как до него никто не строил». Всеволоду Эмильевичу посчастливилось быть постановщиком всех трёх: «Мистерии буфф» – в 1921-ом, «Клопа» – в 1929-ом, «Бани» – в 1930-ом годах. Заметим, что пьесы эти, как по стилю, так и по целям, тоже примыкают к «РОСТА-вской» сатире Владимира Владимировича.

1 февраля 1930-го в Москве открылась персональная выставка Маяковского «20 лет работы». Экспозиция свидетельствовала о его титаническом труде во всех ипостасях унивёрсума. 20 лет неимоверного напряжения творческих и физических сил. Да и при устройстве выставки пришлось Владимиру Владимировичу потрудиться. Сам клеил, вырезал, рисовал, развешивал, приколачивал. Помогали только Павел Ильич Лавут и несколько девушек-художниц.

Народ на выставку валил валом. Однако же, при столь очевидном успехе среди рядовых посетителей, официальные круги и пресса устроили по отношению к творческому отчёту Маяковского заговор молчания. Да и писатели не очень-то жаловали. Вероятно, кому-то эта выставка показалась выпячиванием себя, самохвальством. Кто-то, может быть, задумался о собственных скудных свершеньях. Да и обиженных было немало. Уж больно часто в стихах и в прозе Владимир Владимирович клеймил бездарей, причём, делал это поимённо и целыми списками…

Поэт, активнейшим образом участвовавший в подготовке и проведении своей выставки, имел отнюдь не праздничный, а скорее мрачный и усталый вид. Не исключено, что и на самого автора огромность проделанной им работы, всегда полезной, но не всегда вдохновенной, подействовала удручающе. Одних только рекламных плакатов набралось 6 тысяч и 3 тысячи подписей к ним, а среди них такие «шедевры», как «Беги со всех ног покупать «Огонёк»». Ещё во время работы над поэмой «Владимир Ильич Ленин» поэт написал: «Я боюсь этих строчек тыщи, как мальчишкой боишься фальши». А ведь с тех пор «строчек тыщи» прибавлялись и прибавлялись.

Кажется, у Джека Лондона имеется рассказ о человеке, которому вздумалось сосчитать количество операций, произведённых им на конвейере за трудовую жизнь. Астрономический результат настолько ошеломил его, что человек этот в ужасе покончил с собой, очевидно, не пожелав более увеличивать поразившую его цифру. Поэтический конвейер Маяковского едва ли уступал фабричному из рассказа любимого им американского писателя.

Конец 20-х оказался для Владимира Владимировича очень и очень труден. Упразднивший и «ЛЕФ», и «Новый ЛЕФ», и «РЕФ», то бишь свернувший наступление по всем фронтам, расставшись со многими соратниками и полагая, что тем самым покончил с групповщиной, уже во время выставки Маяковский вступил в РАПП, по сути дела тоже группу, но ещё более далёких от него пролетарских писателей. Принять приняли, а нападки свои на него и не думали прекращать. Были уверены, что примкнул из страха перед ними, рапповцами, наводившими ужас на всю тогдашнюю литературу и с особым рвением терроризирующими всё талантливое.

Саднила, мучила поэта и совсем недавно пережитая личная драма. Осенью 1928-го в Париже он познакомился с русской эмигранткой Татьяной Яковлевой, под стать ему – высокой и красивой: «Ты одна мне ростом вровень». Весной 1929-го, когда они увиделись в последний раз, ей было 22. Маяковский предложил девушке вернуться в Россию, выйти за него замуж, о чём написал и в стихах, обращённых к ней:

Иди сюда,иди на перекрёстокМоих большихи неуклюжих рук.

Не пошла. Не захотела. А в октябре поэт получил письмо, из которого узнал, что Татьяна вышла за другого… Ничего. Пережил. И даже испытал новое увлечение – опять же 22-летней актрисой МХАТа Вероникой Полонской, которое, казалось бы, должно исцелить от этой трудно заживающей душевной раны. Тем более что Полонская, похоже, отвечает ему взаимностью. Они встречаются, чуть ли не каждый день. Единственное препятствие к полному счастью – она замужем за актёром, причём, того же театра, Михаилом Яншиным, и отнюдь не желает оставить своего супруга.

Снова – жена на двоих? Такое с ним уже было. Впрочем, он всё ещё находится под властью этой роковой для него женщины – Лили Юрьевны Брик. Более того, она и её муж проживают с Маяковским в его четырёхкомнатной квартире в Гендрековом переулке. Правда, его любовь с Лилей Юрьевной в прошлом. Для неё в прошлом. А для него? И для него – так она ему внушила, так потребовала. А на самом деле – эту красивую властную женщину он всё ещё любит. До безумия. И уже пытался покончить с собой выстрелом в сердце. Осечка спасла.

Да и не сама ли Лиля Юрьевна позаботилась подыскать замену себе и Татьяне Яковлевой? По крайней мере, с Полонской познакомили поэта именно Брики. На бегах. И тут же не преминул Осип Максимович подпустить яду. Глядя вслед удаляющемуся Владимиру Владимировичу, дружелюбно заметил стоявшим подле женщинам: «Обратите внимание, какое несоответствие фигуры у Володи: он такой большой – на коротких ногах». Думается, что подобной наблюдательностью по отношению к поэту Осип Максимович и прежде того потчевал свою супругу.

А отказ актрисы порвать с Яншиным и соединиться с Маяковским не был ли опять-таки продиктован Лилией Юрьевной, с которою Вероника всегда и обо всём советовалась и которой подчинялась беспрекословно? И в самом деле, брак Владимира Владимировича с Полонской мог нарушить уже существующую «семейную идиллию» в Гендрековом переулке. Ведь поэт уже имел «семью» – Бриков, живущих у него на содержании.

И неплохо живущих, если судить хотя бы по «автомобильчику», привезённому Маяковским из-за рубежа для его повелительницы. (Вот ведь и в просьбе своей сумела нужный суффикс употребить, чтобы не быть слишком обязанной.) А регулярное посещение бегов, ужины в ресторанах, частые поездки за границу?!

Брикам, разумеется, не составило бы труда подыскать на сердечную вакансию Владимира Владимировича какую-нибудь другую, скажем, незамужнюю женщину. Но тогда бы появилась реальная угроза их «семейному благополучию». Девица, обосновавшаяся в сердце Маяковского, могла бы устремиться и в его квартиру, тем самым положив конец их приятному иждивенчеству.