Попасть в переплёт. Избранные места из домашней библиотеки - Андрей Владимирович Колесников
Кронид выступал полтора часа, выкладывая аргумент за аргументом. В полной тишине слушал суд, слушал прокурор, слушала отборная партийно-лояльная общественность из Черноголовки. Приговора ждали семь часов. И стало понятно почему: судья Макарова вместо пяти лет колонии и двух лет ссылки, на чем настаивал прокурор, приговорила Любарского к пяти годам без ссылки. Такое решение, очевидно, пришлось согласовывать.
Навыки публичного отстаивания своей позиции пригодились Крониду Аркадьевичу потом, когда он занимался правозащитой, законотворчеством и работал над целым сводом статей о праве и его нарушениях.
Портвейн на прощание
По большому счету, лишив Любарского свободы, страна потеряла талантливого астрофизика. Ведь Любарский работал в обсерваториях, в том числе в Ашхабадской, исследовал в экспедиции феномен Тунгусского метеорита, был участником программы изучения Марса. Зато благодаря советским компетентным органам страна приобрела одного из ведущих правозащитников, чья деятельность подготавливала демократизацию страны и гуманизацию ее законодательства. Не говоря уже о том, что выиграла журналистика – сначала эмигрантская, затем российская 1990-х годов.
При своей невероятной работоспособности Кронид Любарский был веселым и компанейским человеком, который любил свою семью, своих многочисленных домашних животных, своих друзей. Любил готовить, выпивать и закусывать, путешествовать. Серия статей “Путешествие с бутылкой” не очень вязалась с образом хлесткого и неуступчивого публициста, зато редколлегия “Нового времени” имела неизменную возможность убеждаться в точности тех живописных характеристик, которые Любарский давал разным экзотическим напиткам. Многим запомнилась большая и основательная статья о портвейне… Это утепляло образ несгибаемого диссидента.
В последние годы его имя стали забывать. Как, впрочем, и имена многих других людей, благодаря которым наша страна, пускай и на время, становилась лучше. Кронид Любарский, конечно, останется в Истории. Но это потом. А пока… Пока его статьи снова пугающе актуальны.
Легенда без номера
А вот неожиданный поворот: полка (и не одна) книг о советском хоккее (отчасти футболе), включая справочники, – отражение политической и социальной истории 1950-х, 1960-х и 1970-х. Спорт и спортивная журналистика, тем более представленные в книгах, сильно недооценены. Они показывали, как и чем на самом деле жило общество, какими были его структура и социальные лифты, какие у него были кумиры, опознавательные знаки, быт, наконец. А слова, словечки и словосочетания! И их носители: Николай Озеров, Котэ Махарадзе… “Такой хоккей нам не нужен!”, “Пока мяч в воздухе – коротко о составах”. Это же невозможно забыть – по крайней мере тому поколению, которое еще не сошло со сцены… На моих полках – серьезные западные исследования спорта. Моя собственная книга о хоккейной Суперсерии 1972 года “Холодная война на льду”. А старые справочники – это всё равно что старые журналы: полное погружение в исторический контекст и в собственную жизнь и память.
Редко о ком можно сказать, что он прошел огонь и воду в буквальном смысле. В младенчестве Сева Бобров был спасен от пожара, в детстве – от воды, когда провалился в полынью и был вытащен из нее старшим братом. Про медные трубы и говорить нечего – всенародная слава была колоссального масштаба, почему Евгений Евтушенко и написал, что Бобров “играет в памяти народной”. Кумир иной раз кажется близким человеком каждому гражданину страны, потому что отношения с ним стадионные: “Бобер, давай!”
Но когда такого рода отношения переносились в обстоятельства повседневной жизни, Всеволод Михайлович вынуждал соблюдать дистанцию самым интимным из возможных способов – ударом кулака по лицу, не раздумывая, за обращение “Бобер” от незнакомого человека. Вообще, для выходца из игровых видов спорта, футбола и хоккея, где решения надо принимать молниеносно и при этом в противоборстве, столь быстрая реакция естественна: так, Бобров однажды отметелил в ресторане мужчину, помогавшего его жене застегнуть молнию на сапогах, причем по ее же просьбе. Некоторое недопонимание, вероятно, было вызвано определенной степенью алкогольного опьянения…
Резкость и быстрота реакций стоили ему тренерской карьеры в хоккее: выиграв свое второе подряд первенство мира в 1974-м в Хельсинки, он был снят с поста тренера сборной за ругань в адрес кого-то из номенклатурных работников. Тренеры, как и спортсмены, были кумирами миллионов, но и людьми, с которыми не считалось спортивное и политическое начальство, с легкостью распоряжавшееся судьбами великих – антипод Боброва и его вечный конкурент Анатолий Тарасов не является исключением из этого правила. Как и тарасовский ученик Константин Локтев, как Борис Кулагин и многие другие.
Судя по всему, Бобров – типаж человека легкого, а легкость проистекала из уникального таланта, описываемого словосочетанием “прорыв Боброва”. С таким даром, который был отработан и в русском хоккее, где он тоже был успешен, можно было бы играть и в сегодняшней НХЛ.
Он – счастливчик на грани фола. Двадцатисемилетний Бобров опоздал на самолет, в котором находились игроки команды ВВС МВО, любимого детища Василия Сталина, отправлявшиеся в 1950-м на игру с челябинским “Дзержинцем”. Из-за плохой погоды и скверно организованной посадки самолет разбился в свердловском аэропорту Кольцово. О трагедии не сообщалось, хотя в авиакатастрофе погибли популярные игроки, включая брата Тарасова Юрия, Зденека Зикмунда (он был известен и как теннисист, шестикратный чемпион СССР в парном разряде с Николаем Озеровым), Юрия Жибуртовича, звезд латвийского хоккея, которых забрал в команду Василий Сталин, – вратаря Хария Меллупса и защитника Роберта Шульманиса. (Интересно, что в те времена в хоккее часто играли братья – Шульманисы, Жибуртовичи, Тарасовы, а впоследствии – Майоровы, Голиковы; в мировом хоккее – братья Драйдены, Эспозито, Штясны, Голики; старший брат Боброва, говорят, был не менее талантлив.)
Та авиакатастрофа – одна из нескольких отчасти непроясненных историй в биографии Боброва, в очередной раз случайным образом избежавшего смерти. Не прозвонивший вовремя будильник – версия самого Всеволода Михайловича – неизменно ставилась под сомнение, обросла массой слухов и легенд, особенно с учетом женолюбия спортивного героя. Однако именно эта версия и выглядит самой правдоподобной: почему бы нарушителю (или не нарушителю) режима не проспать?
Легкость Боброва – это и его отношение к жизни, и к игре, и к тренерской
