Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
– А почему вы не хотите со мной? И девчата к нам смогли бы приехать, на море побывать, у нас есть своя машина,– снова завела разговор дочь, хотя знала, что никто бы не приехал – слабое утешение.
– Да как я поеду? Всех брошу, буду скучать по ним…
– Ну хорошо, хорошо, подумайте… Еще время есть. Надо выписать вас из домовой книги, ехать в паспортный. Мам, а дом ведь валится: задняя стена просела, я видела, какую дыру выкопали муравьи – руку просунешь в стену, а дна нет. И от крыши уже больше двух ладоней стена та осела. За сколько будем продавать? Будут ли желающие селиться в такой дом?
– Да как продастся, так и продастся… Что теперь… Но уезжать мне никуда не хочется.
– А кто с вами будет жить – у всех свои семьи, работа… Ну приедут огород прибрать, побелить, а дом восстанавливать надо – это не одного дня работа – кто захочет возиться? Василек вон сбежал, а других мужичков не предвидится, Вовчик тоже горожанином стал, до села ли ему… Ну как вы сами тут будете? Чтобы я там с ума сходила, что кто-то заберется, нашкодит, как по поселку лазают, а ударит кто по голове, и все дела? Приберут все к рукам ни за что ни про что… Нет, поедем ко мне, я вас не оставлю, – уговаривала дочь.
Анна кивала головой, соглашаясь со словами дочки, а сердце ее сжималось от тоски: сколько всего пережито в этом доме, сколько вложено труда, и все идет прахом… Она понимала, что дочь права, но приказать себе не могла…
– Ладно, пока давай будем продавать все, а там видно будет… Что-то да решится…
– А если Свету с Валерой сюда переселить, но опять же: кто будет дом ремонтировать? Где она будет работать? А пацана учить надо… Нет, наверно, не пойдет такой вариант… Не захочет она из города сюда ехать… Одно дело – отдохнуть, погулять, а другое… Не знаю…
– Да она и не захотела, я звала ее… Таня и сказала, что заберет меня… Давай уже не будем мы обмозговывать, чего все равно не решим… Если бы жив был Степан, я бы осталась здесь, и будь что будет…
– Мама, вы забыли, что он не работал, что вы кормили и поили его, а он в ответ еще и руку на вас поднял? Вы помните, как он, не выпросив у вас на бутылку, ударил вас так, что вы сознание потеряли?
– Да, такое забудешь ли… Я тогда упала под скамейку в кухне. Она же возле стола стоит, а рядом диван – все деревянное. Очнулась поздно ночью, темно кругом, я руку подняла – вверху дерево, по бокам – дерево, лежу на дереве – тело затекло. Да что ли, я уже в гробу и меня живой закопали – так подумала сразу. Я же тебе рассказывала…
– Ну и как бы вы жили с ним: бил бы, пил, и все дела… Какая защита вам, когда он все время пьяный, и все это знают: залез бы кто в дом, никто бы не помог, не защитил бы… Я не могу здесь спать – боюсь… Ночи темные, беззвездные, луны нет, хоть глаз выколи…
– Лена, подумай сама: а если бы у тебя так в жизни сложилось, что кто-то таким же из твоих детей был, ты бы разве не кормила, не поила? Я же мать… Ты тоже вряд ли отказалась от своего ребенка… Сколько ему пришлось вынести за всю жизнь… Он, правда, и за другое скандалил со мной: не хотела, чтобы кого-то привел в дом, пока я жива. Даже одно время согласилась – пусть ведет, пусть живут. А он жениться хотел, но та поставила условие, чтобы дом на нее переписали, чтобы она была хозяйкой, а так, мол, она никаких прав не имела бы… Ну женился бы, переписали бы, а потом нужна была бы я здесь? И зашел у нас спор… То на бутылку не дала, то бабу не разрешала привести, он и не выдержал… А оно видишь, как повернулось: внезапно умер, я сразу и не увидела его в малиннике, искала по селу, думала, лежит где-то пьяный.
– Ну да, все пример с бати взяли: тот руки поднимал, Вовчик такой же, Степа… Один Василь наш вроде не шебутной: напьется – песни поет и спать ложится.
– Ох, уже не знаю… пример перед глазами точно был… Конечно, что тут говорить…
– Но сын разве должен так поступать?! Мало ли вы для него сделали?! Он еще и маковую соломку пил: я вижу – мешки с ней висят на погребе… Удивляюсь, что его еще не арестовали при жизни, вот позор был бы… Надо все это сжечь завтра… Покупатели увидят – стыда не оберешься… А там и полиция заявится: вот я попаду… и попробуй оправдаться…
– Да ему водка уже не помогала боль снимать, он заваривал, пил и спал потом…
– У вас на все есть защита для него. Я понимаю, что ему трудно было, но так пить зачем, чтобы где-то без памяти валяться? Ну, батя вылитый: того тоже приносили на руках домой… Как было стыдно от людей… А этот и так простуженный – валялся везде, никому ненужный, вы же искали и приводили домой, сами же говорили…
– Говорила… И сейчас бы привела… да уже…– мать заплакала.
Лена обняла ее, прижала к себе, успокаивала, гладила по плечам, голове, укоряя себя за начатый не ко времени разговор. Так вечерами они разговаривали, пока Анна не выбивалась из сил. Иногда мать срывалась и кричала, доказывая что-то свое, что пережила за всю жизнь, потом успокаивалась, спокойнее говорила о том же. Но видно было, что такие беседы понемногу освобождали ее от стрессов.
Один раз дочь приехала из района, куда ездила оформлять бумаги для продажи дома, увидела ее у забора перед огородом. Мать стояла, опершись руками в перекладину калитки, с тоской глядела вдаль, не обращая внимания на прохладный вечер. Лена подошла сзади, обняла тихонько, и так стояли немного, пока не замерзли. Проголодавшись за весь день (дорога на перекладных занимала много времени – автобусы ходили редко), Лена быстро приготовила ужин, затопила печь в доме, стали ужинать.
– Ма, может, поедем со мной? Нам будет хорошо вместе. Я вас не обижу… Ну, хотите – оставьте доверенность на Свету, пусть получает вашу пенсию, тратит, а
