Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой
Мои любимые и самые дорогие! Как мне было отрадно получить от вас письмо! Стало быть, вы «тихо и мирно» живете – это для меня самая большая радость. Все время только о вас и думаю, вы же моя радость и мой смысл жизни. Вы уже, наверное, знаете, что я виделся с мусенькой в ночь ее отъезда в Германию, она была в замечательном состоянии духа и сказала мне, что видела папу, у которого был слишком горестный вид, и что его очень нежно и крепко любит, что мы должны верить в ее выносливость и вообще не волноваться за нее… Живем мы сейчас хорошо, в отдельной комнате, и каждое утро служим попеременно, как в монастыре, благодаря ежедневным литургиям здешняя жизнь совершенно преобразилась, и я, честно говоря, ни на что не могу пожаловаться, живем мы вчетвером по-братски и любовно, с Димой [13] я на ты, и он меня готовит к священству. Надо уметь и стараться познавать волю Божью, ведь это меня всю жизнь влекло и, в конце концов, только это и интересовало, но запрещалось парижской жизнью и иллюзиями на «что-то лучшее», как будто м. б. что-то лучшее, но меня лишь немного мучают практические соображения: а м. б. вопрос женитьбы, но, по-моему, и это может легко разрешиться, в особенности если Господу будет угодно сделать из меня Его служителя; ты мне когда-то говорил, папа, что это «последнее дело». Но мне кажется, что ты ошибался… Очень я часто думаю о Ниццском владыке Владимире, который служит для меня образом истинного священнослужителя. Если сможете, то напишите ему о моих желаниях и моих чувствах к нему…
Теперь я на все готов, и моя главная мысль – это чтобы вы были живы и здоровы, а если так, то ничего не страшно. Храни вас Господь, мои любимые и хорошие.
Юра
Говоря о матери, которую он любовно называл «мусенькой», Юра подчеркивает: «она была в замечательном состоянии духа и сказала мне, что мы должны верить в ее выносливость и вообще не волноваться за нее». Было бы странным услышать от матери Марии другие слова…
Перед отправкой в Бухенвальд Юрию предложили вступить в армию предателя Власова, но он наотрез отказался. Так он попал в Дору, что находилась в сорока километрах от Бухенвальда.
Федор Пьянов (однорукого заключенного не гоняли на общие работы, и он уцелел) часто вспоминал свою последнюю встречу с друзьями:
...Утро было холодное, был мороз… была пронизывающая мгла, лагерь весь освещен сильными прожекторами. У решетки по другую сторону стояли отец Димитрий и Юра, в полосатых халатах, таких же куртках и панталонах, в парусиновых ботинках на деревянной подошве, на стриженных под нуль головах – легкие береты… Отец Димитрий был обрит. Они оба были здоровы. Наскоро сообщили, что едут с транспортом в Дору, за сорок километров от Бухенвальда. При прощании оба просили меня их благословить, что я сделал, и в свою очередь я их попросил меня благословить. Они скрылись в холодной мгле.
Больше они никогда не виделись…
В Доре на оборудованных подземных заводах изготавливали ракеты «Фау-2». Условия здесь были таковы, что отсюда в бухенвальдский крематорий ежедневно привозили от семидесяти до ста покойников. Отец Димитрий умер от воспаления легких на грязном полу, в углу так называемого «приемного покоя» лагеря, где не было ни лекарств, ни ухода, ни постелей. Перед смертью, по воспоминаниям очевидцев, русский священник, одетый в грязный арестантский халат, держал в руке открытку, в первый раз выданную для писания близким. Писать сам он уже не мог, но если бы и смог, то только выразил бы свою горячую любовь своей жене и маленьким детям, мальчику и девочке. Через пару недель скончался и Юра – от заражения крови, вызванного общим фурункулезом. Произошло это в феврале 1944-го. Юрию Скобцову шел 24-й год. Мать уже не узнала о его гибели…
Не буду ничего беречь,
Опустошенная, нагая.
Ты, обоюдоострый меч,
Чего же медлишь, нас карая?
Без всяких слаженных систем,
Без всяких тонких философий,
Бредет мой дух, смятен и нем,
К своей торжественной Голгофе.
Пустынен мертвый небосвод,
И мертвая земля пустынна.
И вечно Матерь отдает
На вечную Голгофу Сына.
В сборнике «Стихи» (1937) к этому пророческому стихотворению мать Мария нарисовала на полях женщину, держащую на коленях взрослого мертвого сына. Может быть, она предвидела гибель своего Юры?…
Во время оккупации Парижа Даниил Ермолаевич Скобцов как мог поддерживал бывшую жену. Но когда ее арестовали, все его усилия по освобождению матери Марии и Юры оказались безнадежными. Напрасно он обещал лицам, имевшим доступ к влиятельным немецким кругам, все, что имел, за их хлопоты. После нескольких бесплодных попыток сдвинуть дело с мертвой точки «заступники» отказались помочь…
Единственное, что удалось Даниилу Ермолаевичу, – передать в лагерь несколько продуктовых посылок. Утром 26 апреля 1943 года он принес очередную передачу (которую не приняли!) и увидел, как мать Марию в числе других женщин увозят на открытых грузовиках из пересылочного лагеря Роменвиль в другой пересылочный лагерь, Компьень. Это было их последнее свидание…
А что же «Православное дело»? После того как в 1943-м мать Марию арестовали, организацию возглавил К. Мочульский. Известно, что митрополит Евлогий даже видел в нем будущего монаха и епископа. Этому не суждено было осуществиться: во время войны, после ареста матери Марии, Мочульский от пережитого потрясения тяжело заболел и умер в 1948 году, ненадолго пережив матушку…Глава 15 Равенсбрюк
Прощайте, берега. Нагружен мой корабль
Плодами грешными оставленной земли.
Без груза этого отплыть я не могла б
Туда, где в вечности блуждают корабли.
Всем, всем ветрам морским открыты ныне снасти.
Все бури соберу в тугие паруса.
Путь корабля таков: от берега, где страсти,
В бесстрастные Господни небеса…
Мать Мария (Е. Кузьмина-Караваева)
В день своего последнего свидания с сыном мать Мария была доставлена на станцию в Компьене, где ее вместе с другими заключенными посадили в вагоны для перевозки скота. Способ транспортировки узниц оказался донельзя простым: вагоны запломбировали и – без воды, без туалетов – отправили на восток. Три дня длилось это кошмарное путешествие. Проехали через Берлин, пересекли мрачные леса и болота Мекленбурга и, в конце концов, добрались до небольшой станции Фюрстенберг, примечательной лишь тем, что она обслуживала женский концлагерь Равенсбрюк. В этом лагере матери Марии предстояло провести два последних года своей жизни…
Здесь, по словам одного из друзей, она преуспела в своем христианском служении, может быть, даже больше, чем в Париже, поддерживая своей верой, бодростью и участием множество людей. При своем неунывающем характере и способностях легко переносить нужду, никогда особенно не заботясь о собственном комфорте в повседневной жизни, русская монахиня, оказавшись в лагере, целиком обернулась душой к бедам и нуждам окружающих ее заключенных. Несмотря на лагерные ужасы, матушка находила слова утешения для других, сохраняла веселость, шутила и никогда не жаловалась. В лагере ей удалось устраивать настоящие «дискуссии», окружив себя самыми разными по возрасту и вере людьми. По признанию людей, выживших в лагере смерти и знавших мать Марию, она помогала им восстановить утраченные душевные силы, читала им отрывки из Евангелия и Посланий и толковала их. (Драгоценная Библия была у нее украдена, когда ее перевели в карантинный блок.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
