Николай Егоров - Каменный Пояс, 1980

Сколько их было — митингов и собраний, встреч официальных и «незапланированных», самых задушевных бесед и знакомств!

Скромные «районки» поместили на своих страницах десятки писем избирателей о своем кандидате в депутаты.

Мы все трое — Пелагея Бакардинова, Антонина Сухарева и Раиса Зверева — учимся в Сорочинском ветеринарном техникуме.

Недавно нам исполнилось по 18 лет, и мы получили право участвовать в большом государственном деле — выборах в Верховный Совет СССР.

…Кандидат в депутаты А. А. Фадеев — наш любимый писатель. Каждая из нас прочла все его книги, но самое большое впечатление произвела «Молодая гвардия».

…Писатель, создавший такое произведение, достоин уважения и доверия народа!

Мне вспоминаются 1941—1942 годы. Враг блокировал Ленинград. Связь с Большой землей была нарушена. Ленинградцы лишились топлива, хлеба.

В эти дни в Ленинград приехал А. А. Фадеев. Кровью сердца написал он свои очерки о мужестве и стойкости горожан. Читая их, мы еще горячее рвались в бой.

…Я с радостью отдам за него свой голос.

…Встречи с А. А. Фадеевым показали, что он близко к сердцу принимает все наши дела-заботы и готов вместе с нами участвовать в послевоенном подъеме советской деревни. Это настоящий коммунист-ленинец. Мы верим ему и на выборах докажем это.

10 февраля 1946 года Александр Александрович Фадеев стал депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР по Сорочинскому избирательному округу.

Из Москвы в Новосергиевку звонят не часто. И утренний телефонный звонок немедленно собрал вокруг аппарата всех, кто в этот час оказался в маленьких комнатках Совета.

— Москва?! У телефона. Да, она самая. Товарищ Фадеев? Здравствуйте, товарищ Фадеев, очень рада. Настроение? Вполне нормальное. Урожай хороший, готовимся к уборке. Нет, не подкачаем. Никак, говорю, нельзя подкачать… Какой указ? Пока не слыхали. Подписан? Вот спасибо! Ну, конечно же, передам. И вам, Александр Александрович, привет. Привет от всех.

Хозяйка кабинета положила трубку на рычаг, обвела взглядом присутствующих и сказала:

— Подписан указ. Наш. Тот самый…

…До городского звания Новосергиевка не доросла, но и селом ее не назовешь.

Довольно большая железнодорожная станция. Промышленные предприятия. Наконец, давняя «столица» крупного района. На языке географов, «типичный населенный пункт, относящийся к категории рабочих поселков». Так он и значится со времени памятного фадеевского звонка.

А до этого существовало как бы две Новосергиевки. Одна — станция и дома вокруг нее. Вторая — все остальное. В разных частях Новосергиевки и органы власти оказались разными. На станции — поселковый Совет, в центре — сельский. Каждый Совет вел свою линию в застройке. Различной была организация и оплата труда в больницах, в школах.

Из разговоров с избирателями Фадеев узнал об этом. Сам проверил. Убедился: да, так оно и есть на самом деле. И неожиданно стал резким.

— Говорите — писали? Говорите — требовали? По какому праву отступили? Как смели примириться? Ведь не личное — государственное это дело. Надо было стучать во все двери!

На следующий день, уезжая, он увозил с собой папку со всей обширной перепиской по этому вопросу.

И вот звонок: Новосергиевка — рабочий поселок. Значит, Совет один — поселковый. Хозяин всему — он. Работа пойдет по-новому.

— Рассерчал тогда Александр Александрович, — неожиданно сказал кто-то из свидетелей телефонного разговора.

— Рассерчал да помог, — вставил другой.

— Что и говорить — помощь настоящая! Но и урок тоже немалый. Нам всем урок. Видишь правоту свою — не отступай!

Крыша походила на решето: разве только дыры покрупнее.

Под весенними лучами весело таял снег, а будущие ветеринары весне не радовались.

— Латайте!

— Лет пять латаем!

— Металл строго фондируется.

— Будем жаловаться дальше…

И куда только ни жаловались! Обошли всех в районе. Обошли всех в области. Писали в главное управление. Но в лучшем случае получали обещания, да и то — шаткие, неуверенные.

— Фадееву напишем! — сказал кто-то из комсомольского комитета техникума. — Пусть, как депутат, протянет бюрократов. Про такое и в самой «Правде» напечатают!

Предложение встретили вполне серьезно. Но, пораздумав, тут же отвергли — по соображениям литературным.

— Нечего его отвлекать! Фельетоны другие пусть сочиняют. А то все конгрессы, съезды, заседания, письма наши… А романы и повести писать кто будет?

С этим согласились, кажется, все. Но — с потолка лило пуще прежнего, и кто-то из наиболее решительных Фадееву все же написал.

В техникуме узнали о своеволии и решили, написал, так написал, письма не воротишь.

…Ответа из Москвы долго не было. Прибыл он откуда-то с Урала. Обыкновенный, стандартный наряд, каких в каждой организации получают немало: то на лес, то на ткани.

— Наряд на железо! Вот она, крыша! — обрадовались в техникуме.

— А металл-то… Металл фадеевский!

Только сейчас дошла очередь до забытого в радостной сумятице препроводительного листка. В нем же, этом листке, черным по белому говорилось: «По личной просьбе депутата Верховного Совета СССР…».

— Курсант Крылов, предупреждаю — к экзаменам вы допущены не будете…

Смысл слов завкурсами дошел не сразу.

— Вы же понимаете: не могу я этого сделать. Паспорт — документ главнейший!

Ах да, паспорт… Шестнадцать ему минуло давным-давно, право на паспорт получил еще два года назад. Но работал тогда в колхозе и жил в селе, а там паспорта не выдавали. На курсы зачислили по справке сельсовета: был недобор — не придирались.

— Придется, Крылов, сдавать со следующей группой…

Через три месяца? И это теперь, когда наяву и во сне представлял себя за баранкой?

— Нужны метрики! — сказали ему в милиции.

— Метрик нет.

— Затребуйте по месту рождения…

Сергей не помнил ни отца, ни матери, и только приблизительно мог сказать, когда родился. Помнил лишь детдом, последующие годы. Но и детдом, который заменил мальчишке родную семью, найти сейчас он не мог: после войны его перевели куда-то на запад.