Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Это был период, последовавший прямо после XX съезда КПСС. В компартии Израиля росло напряжение между теми, для кого открывшееся из хрущевского доклада означало, что надо фундаментально менять характер нашего политического движения, и теми, для кого главным стало теперь не допускать никаких изменений, удерживая то, что осталось: их партийный статус или же их «веру», без которой оставалась духовная пустота и исчезал смысл жизни.
Товарищ Домб (Леопольд Треппер)
Важным для этого переходного периода было то, что в компартии Израиля и в душах многих ее членов продолжалась также «внешняя» борьба. Атаки на коммунистическую партию участились. Снова и снова группы местных молодых фашистов переходили от слов к физическому действию. Продавцов наших газет избивали, наши собрания попадали под атаку, товарищей выбрасывали с работы в разных районах страны и т. д. Была также проблема участившихся нападений на здания Центрального комитета и редакции нашей газеты «Кол Хаам» («Глас народа» на иврите). Здания эти стояли в малонаселенном районе на границе Тель-Авива и Яффы. Как и в прошлом, внешние атаки заставляли товарищей забывать о внутренних противоречиях. Люди разных взглядов вместе выходили на защиту этих зданий, которые были центром и символом компартии.
Через несколько недель после доклада Хрущева произошла встреча, которая стала для меня очень важной в понимании происходящего со мной и вокруг меня. Я работал за кухонным столом в своей квартире, готовясь к экзаменам вечернего факультета Иерусалимского университета. Звонок в дверь, и вошел Милек — молодой сосед и партиец. С ним был кто-то чужой. Милек представил его: «Это товарищ из Польши, который провел сегодня весь день в здании Центрального комитета» (члены партии дежурили по очереди в этом здании, и это был день очереди Милека). Он продолжил: «Польского товарища приняли несколько членов Политбюро, включая генсека Микуниса». Закончив разговор с ними, чужак вышел в коридор и, подойдя к Милеку, сказал: «Я понимаю, что в партии существует оппозиция. Могли бы вы провести меня к одному из ее вожаков?» Милек привел его ко мне. Я сказал: «Садитесь, товарищи. Вам чаю?»
За чаем я присмотрелся к человеку, которого привел Милек. Небольшого роста, ярко выраженной еврейской наружности — почти что в смысле, который придавали этому понятию карикатуристы нацистов. Но была в нем какая-то огромная сила спокойной уверенности, несгибаемость, спокойствие и огромное умение слушать и общаться. Мы говорили по-польски.
Начал он: «Меня зовут Домб. Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне про оппозицию в компартии Израиля. Вы знаете, что меня принимали руководители партии и, конечно, говорили про это. Но я бы хотел узнать взгляды обратной стороны. Я понимаю, что вы можете не захотеть говорить со мной о внутренних вопросах вашей партии. Поэтому для начала я вам расскажу про внутренние проблемы Объединенной Рабочей партии Польши (PZPR). После этого сами решите, насколько можете говорить со мной про вашу партию».
После этого предисловия он начал рассказ. Польская Объединенная Рабочая партия проходила в то время драматический процесс, в котором схватились фракции просоветских «ортодоксов» и реформистов-радикалов. Все это происходило под тенью мощной советской армии на западных территориях Польши, возглавляемой маршалом Рокоссовским, присланным из Москвы быть министром обороны Польши. Бывший генсек Владислав Гомулка, исключенный и арестованный за «титоизм»[24], оставался под домашним арестом. Домб описал внутреннюю партийную борьбу в PZPR и предсказал, что в ближайшее время Гомулка вернется, чтобы опять, прямо из-под ареста, — и это казалось совершенно невероятным, — стать генсеком партии. Домб рассказал еще немало и закончил, объяснив, что днем позже ему придется преждевременно выехать в Польшу, так как его спешно вызвали. О причине этого вызова он не сказал ничего. Несколькими днями позднее газеты мира сообщили, что неожиданно собрался Пленум ЦК Польской объединенной рабочей партии и переизбрал Гомулку своим генеральным секретарем. В течение следующих недель подтвердились и другие слова Домба.
В ответ на услышанный рассказ я произнес, что готов рассказать про нашу партийную оппозицию. Я определил наши идейные позиции, то есть требование освободить компартию Израиля от влияния советской компартии, а также демократизировать партийную структуру, так как мы не должны добавлять к своим ошибкам ошибки «советских товарищей». Я также сказал, что озвучил это от имени оппозиции на нашем партийном собрании. В ответ на вопрос Домба я сообщил, что, по моей оценке, количество товарищей, которые поддерживают оппозицию, примерно шестьсот человек на всю страну и что они особенно влиятельны в Тель-Авивском округе. На приближающемся XIII съезде партии мы будем в меньшинстве, но обязательно представим свои позиции и станем бороться за них. Домб сказал, что эта цифра и подобные взгляды — серьезная сила, что он понимает нашу позицию и рад тому, что мы существуем.
Мы пожали друг другу руки, он ушел, и я его более не встретил. Но мы «встретились» не напрямую, когда я услышал о Домбе от некоторых партийных «стариков» и прочел биографию, написанную с его слов бельгийским журналистом. И вот что я узнал. Его звали Треппер, а Домб — это была его партийная кличка. Он родился в Новом Сонче, в Польше, где молодым человеком вошел в партию левых Поалей Цион (Сионистскую рабочую партию). Это была небольшая сионистская партия, созданная на базе теоретических постулатов Бера Борохова, который предложил в 1906 году особую идеологическую интеграцию сионизма с марксизмом, опиравшимся в то время на взгляды Александра Богданова — члена большевистской ЦК и оппонента Ленина. В 1920‑х Треппер эмигрировал в Палестину. После определенного периода и внутренних стычек он с группой товарищей ушел от идеологии сионизма, создавая один из элементов будущей компартии Израиля. Дальше сработала британская контрразведка: Треппера арестовали и изгнали в «страну, из которой прибыл» (это была Франция). Там его завербовала советская военная разведка — ГРУ. Он был переброшен в Советский Союз, где получил профессиональную подготовку и оказался под личным руководством и обаянием ее начальника Яна Берзина. Когда в 1937–1938‑м были уничтожены важнейшие члены руководства Красной армии, включая патрона Треппера, он по воле случая остался жив, так как был заслан как засекреченный агент во Францию. В оккупированной немцами Франции, далее в Бельгии и самой Германии Треппер создал мощную сеть антинацистского шпионажа за людьми разных национальностей, включая немцев. Его организация, названная «Красной капеллой»,
