Ермак. Князь сибирский - Сергей Егорович Михеенков
Ханский дворец атаман не занимал. Но иногда заходил в него и бродил по нетопленным пустым помещениям. В них царил полумрак брошенного дома. Казаки растащили по землянкам персидские ковры и посуду, и теперь о пышности ханских покоев почти ничего не напоминало. Паутина инеем свисала с потолков. Окна помутнели. Ночью здесь бродили призраки, так говорили старые казаки. Но Ермак никого в бесчисленных комнатах и переходах никогда не видел. Не слышал ни шагов, ни голосов. Эти стены будто умерли и уже не хранили ничего, что напоминало бы о хозяине. Ермак не раз входил в чужие дома и дворцы, взятые с бою. На западе это были дома и замки магнатов, рыцарей. Ханские шатры в степи. Его боевые товарищи по-хозяйски располагались в них. А по утрам он входил к ним и говорил: «Здоро́во ночевали, казаки!» И они дружно и весело отвечали: «Слава богу, атаман!»
Когда Ермак со своими есаулами и казаками водворился в Кашлыке, а суматоха, вызванная его приходом и жестокой битвой на Чувашем мысу и в Карачине-городке, немного поутихла, пришло время подумать, как жить дальше, как управлять улусами и территориями. В ханских владениях существовала простейшая модель управления: Кучум сидел в своей столице, улусами правили мурзы и князцы, последние его именем вместе с даругами собирали дань и свозили на ханский двор. Даруги под строгим присмотром карачи Кадыра Али-бека учитывали собранное, раскладывали по кладовым. Таким образом, Кучум, его уланы и чиновники, жёны и наложницы, а также весь его двор жили припеваючи. Всего хватало с излишком. Весной, когда унимались паводковые воды и реки текли спокойно, с юга приходили бухарские караваны, и ханский управляющий делами, всё тот же карача Али-бек, менял соболей и куниц на китайские шелка, персидские и бухарские украшения для гарема, сабли и луки для великого хана и его сыновей. Различные неурядицы, возникавшие в основном в северных улусах по причине излишней жадности даруг и карачи, улаживались посылкой хорошо вооружённого отряда наёмников в бунтовавшие земли.
Как Ермак решал административные проблемы, неизвестно. Но из поздних летописей, составленных, как мы знаем, по «сказкам» старых ермаковцев, явствует, что была выбрана московская модель. С самых первых шагов в Сибири Ермак действовал именем государя и, скажем так, по-русски. Местных не тиранил, приводил к шерти, облагал посильным ясаком, непокорных гнул силой, городки, которые запирали перед ним ворота и на требование уладить спор миром на его условиях отвечавшие стрелами, брал кровавым приступом. Дубовые ворота разлетались в щепки после первых же попаданий тяжёлых ядер, казаки лезли в пролом, картечью уничтожали самых буйных, бросивших оружие вязали и ставили на колени перед пушками. Дальше начинался обряд присяги «белому царю». Князцов и мурз, как правило, шертовали индивидуально. Их приводили к Ермаку, атаман бросал перед ними кровавую саблю, и они в знак смирения и согласия с сей поры преданно служить Москве целовали клинок.
Спустя полвека примерно так же русские казаки приводили к присяге тунгусов, ламутов и якутов. Казак Семён Дежнёв со своими товарищами на реке Индигирке и на Оймяконе входил в зимовья, зачитывал царскую грамоту о новом подданстве, заряжал самопал, и местный князёк или шаман на коленях целовал дуло.
В Кашлыке в брошенном дворце Кучума казаки нашли мало полезного для предстоящей зимовки. Если взятие Карачина-городка запомнилось им обилием мёда, захваченного в кладовых Али-бека и что такого душистого и вкусного мёда они не отведывали и на Руси, то кладовые ханского дворца запомнились ворохами соболиных шкурок. Мягкую рухлядь, как и всё прочее, разделили поровну. Дуван у казаков – святое, и на нём нет ни атамана, ни есаула, ни простого казака. Последний получал ровно столько, сколько и первый.
Достаточных съестных запасов казаки в захваченном Кашлыке не обнаружили и надо было думать о создании этого запаса на предстоящую зимовку. Князец Бояр, владетель северных остяцких земель, как бы хорошо и приветливо ни относился к казакам, в одиночку прокормить станицу не мог.
Но вопрос пропитания дружины был для Ермака всего лишь ближайшей проблемой, хотя и первоочередной. Думал он и о том, как удержать власть в Сибири, которую удалось захватить немалой кровью.
И здесь нам снова стоит призвать Р. Г. Скрынникова, не только замечательного и глубокого историка, но и яркого публициста: «Ничто не мешало казакам учредить в Сибири порядки, отвечавшие вековечной мечте народа о воле. Никто не напоминал им о царской казне и ясаке. И всё же Ермак стал управлять краем государевым именем и обложил местное население царским налогом – ясаком. Как объяснить столь неожиданный поворот событий?
Ермак и его атаманы имели большой военный опыт и понимали, что им не удержать Сибирь, если не получат они помощи – людей, запасы хлеба, свинца и пороха – из России.
Ермак и его сверстники принадлежали к тому поколению русских людей, которые основали свои поселения в глубине “дикого поля” и вынуждены были вести изнурительную повседневную борьбу с кочевыми ордами. Они никогда не порывали связей с покинутой ими родной землёй. Многолетний опыт подсказывал казакам, что только поддержка и опора государства может дать им силы и средства, чтобы выстоять в неравной борьбе.
Обращение в Москву за подмогой было для казаков вполне естественным шагом. Разбойный набег кончился. Ермак возвращался в государеву службу. Подобное решение далось без большого труда тем соратникам Ермака, которые служили в русских полках долгие годы. В ином положении оказались Иван Кольцо и его товарищи, поставленные царским указом вне закона. Обращение к Ивану IV круто перевернуло всю их жизнь».
Можно предположить, что, когда ермаковцы разбили Кучума у Чувашева мыса, а потом в Абалакском сражении, среди атаманов и простых казаков какое-то время существовало и грело душу настроение сделать из покорённой Сибири своего рода народную казачью республику, нечто вроде государства-химеры, где бы главенствовали казаки, а местные платили бы посильную дань. От врагов они бы отбились, для казака это обычная и вполне посильная работа. Но над ними не было бы царя и бояр! Казалось, что именно такая модель будущего устройства Сибири должна была устраивать таких людей, как вольнолюбивый и жизнелюбивый Иван Кольцо.
Однако казаки избрали Москву. Наверняка это обсуждалось на кругу, и, возможно, не раз. Бились в спорах тяжёлые характеры. В результате решили поклониться Сибирью государю. Это было выходом и для объявленных вне закона «воровских» казаков: «сибирской войной» они рассчитывали покрыть все свои прошлые «грехи», ибо на чаше весов, где взвешиваются и государственные проступки, и подвиги во имя государства, сибирский поход перевешивал всё, даже самые тяжкие преступления.
Глава восьмая
Месть Кучума
