Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков
177. 27 февраля 1937 г.
Лондон, Кенсингтон-Парк-роуд, 52 – Берлин, Несторштрассе, 22
Любовь моя милая, душка моя,
все нити, все пружины пущены в ход, дабы добиться lecturing job’a. Я вижу тысячу людей. По сравнению со здешней дикой деятельностью моей парижская кажется отдыхом, пустячками. При этом лондонский underground – ад, даром что благоустроенный, я, должно быть, провожу часа три ежедневно под землей, считая возню с лифтами и подвижными лестницами.
Сначала давай добавлю несколько штрихов к моему последнему торопливому письму. Wells: он пригласил меня на банкет в Pen-Club с участием и выступлением… Майского, – так что, к сожалению, пришлось отказаться, но эта связь с клубом налажена. Будберг, статная, спокойная дама с остатками – вряд ли бывшей – красоты (понятно?), – его метресса: так говорят.
Long: переводчик получил (сегодня прислали) сорок пять; из них три пойдут Молли. Mr Bourne (о котором, кстати, очень хорошо отзывается милейший Claude Houghton, с которым я сегодня виделся) оказался старым человеком с очаровательной улыбкой, очень приветливым и внимательным (но до фунта поднять отказался). Книжка выходит восьмого апреля (и вероятно, к этому сроку я сюда вернусь на день, на два, чтобы дать платный английский вечер – об этом уже идут разговоры). Publicity он предполагает сделать большую. Уже гранки будут разосланы некоторым людям, как Garnett, Hartley, Nicholson, Wells и т. д. Что касается «Камеры», то продано всего лишь девятьсот семьдесят экземпляров, а нужно дотянуть до двух тысяч, чтобы покрылся аванс. На Америку он может взять copyright, но тогда, если по истечении четырех месяцев книгу там не купят, то уже потом всякий может ее по-пиратски напечатать. Так что это отпадает. Он говорит, что моему американскому агенту беспокоиться незачем: если книжка will be set (набрана?) там, то и ладно. Мы расстались большими друзьями; но печататься у них я больше не хочу: все отговаривают.
Насчет автоб.<иографии>: я флиртую с четырьмя издателями, из коих kommt in Frage: Duckworth (очень солидный, сегодня с ним условился – о прочтении рукописи – на коктейль-парти у Mrs Allen Harris) или Putnam (это с легким оттенком баронессы, которая хочет «передать», хотя я говорил с самим и мог бы ему дать непосредственно). Два других пути через Strawson (Соломон) и Bigland (Thompson). То, что я из автоба читал у Ridley, всем весьма понравилось. Я не сомневаюсь, что рукопись сбуду, но, может быть, не сейчас, а как только выйдет «D<espair>». Был у тети Бэби, давшей мне несколько tuyaux – между прочим, знакомство с Виленькиным <sic> (Марком), с которым завтракаю в воскресение в Liberal Club. И он, и Флора С.<оломон>, и Haskell, и Чернавина and scores of others стараются мне что-нибудь приискать. Сегодня был в одной организации (куда, кажется, писал Франк), подробно все записавшей. В Кэмбридже я говорил об этом с моим тютором Harrison’ом и профессором французского Dr. Stewart (оба обещали сделать все возможное), а Гринберг меж тем о том же разговаривал с тремя своими профессорами.
Pares’а увижу в понедельник – он был в отъезде на week-end. Вообще, моя душенька, многие хлопочут обо мне (есть, например, проект лекторства в public school, как Итон), но совершенно не знаю, когда это случится, – может быть, завтра, может быть, через год, все зависит от счастливого случая – и податливой кнопки.
Не знаю, хотел бы я жить в Лондоне. Сам город – ужасен, по-моему. Но пища, например, великолепная, разит свежестью и добротностью. Зато все очень дорого (но фланелевые штаны можно купить за пять шиллингов). Сегодня заехал за визой во французское консульство, там мне дали на две недели. У Виктора, у которого я тоже был в музее, набралось теперь всего сто двадцать девять ящиков бабочек – из британского. Не забудь, кстати, захватить моих. It is quite settled, under these circumstance<s>, что лето мы проведем на юге Франции. Это тебе, мальчику и мне (не хочу больше писать о греке, который бесконечно меня угнетает и которого только солнце сгонит) необходимо. И писать мне нужно: 1) пьесу (не только годную для русского театра, но и для Кортнера, давшего мне сегодня этот заказ), 2) роман, 3) французские штучки, 4) переводы. I haven’t done a spot of work since I left.
Из консульства, где совершенно непонятным образом мне визу дали даром, я отвез одному господину (знакомому Гринберга) пакетик для передачи старушке Гринберг (единственный способ сегодня доставить), которая едет завтра в Берлин, – так что зайди к ней, в понедельник, она у дочери, Pfalzb.<urger> str.<asse>, 83 (кажется!). Орехи – для Анюты. Затем поехал завтракать к Mrs Haskell, где был и Губский, довольно симпатичный, немножко потертый, простоватый, но самобытный. Двухлетняя ее девочка ни за что не хотела ко мне на ручки, расплакалась, а я вспоминал моего дорогого, моего маленького: он сегодня целый день стоит у меня в душе на коленках, как ты описала, и рисует по моей жизни, по всему, что я делал сегодня. Душка мой! Между прочим, Губский мне сказал, что дважды мне писал (подробные, важные письма) по поводу перевода «Камер<ы>» (в пору первого беснования переводчицы), но послал их мне… через Отто К.<лемента> Неудивительно, что я их никогда не получил! Он тоже хочет заняться placement автоба, – у Heinemann’a. Я опять встречусь с ним по этому поводу, в воскресение.
Оттуда поехал в организацию (см. выше), а затем на свидание с Кортн.<ером> в «Grosvenor House», но там разговора мы не докончили, так как в шесть я должен был поехать на коктейль-парти (см. выше). Там была бездна народу, всё причастного к литературе. В девять у меня было второе свидание с Корт.<нером>, – уже в «Carlton Hotel». Он, по-моему, набитый дурак, но симпатичный. Прочел мне два version’a «Камеры» – ужасающих, по-моему. Кречмара вылечивает окулист, но он, возвратившись, скрывает от Магды свое прозрение и, притворяясь слепым, накрывает изменницу. Завтра опять встречаюсь, чтобы договориться окончательно об условиях. Он настроен крайне оптимистически, – но нес вообще страшную ахинею. Только что (ну нет, положим, пишу уже с час) вернулся домой, пишу в постели.
Вот это, значит, образец моего дня – и если принять во внимание, что расстояния между свиданьями – длиннейшие, а что во время всех этих разговоров (одно парти чего стоило – толкотня, херес, let me introduce you to Mr. Sirin) нужно сохранить веселый, бодрый вид, то можешь себе представить, как я устаю. I am rather fed up with the whole business, и безумно хочу покоя, тебя и музу.
Я вернусь в Париж только во вторник утром. Дольше оставаться незачем, – да и обходится это дорого, – шиллинги летят. Я все-таки продолжаю думать о поездке в Прагу. Подумай об этом еще, моя душка! Под очень большим секретом мне старик Жозеф сообщил, что Авг.<уст> Ис.<аакович> собирается из того дела, с которым он с дядей возится, отделить
