Эрнст Саломон - Вне закона

Оружие было с успехом перевезено через демаркационную линию. В условленном месте ждали получатели, деревенские парни из таунасской группы. Оружие было сразу же распределено и спрятано. Потом друзья пошли в гостиницу, чтобы отдохнуть. Кто-то донес на них французам. На обратном пути, на выходе из местечка, появились марокканцы, которыми руководили французские жандармы. Они внезапно вышли из одного двора, с заряженными винтовками. Группа сразу разбежалась; французы стреляли, четыре человека были окружены и пойманы, в том числе Отто и Маренхольц. Йорг смог пробиться. Он побежал через поле в соседнюю деревню, взял там велосипед у дружески настроенного к нам крестьянина, поехал, всюду украдкой спрашивая дорогу, в Майнц. Четверо еще не были доставлены в тюрьму, а сидели в казарме марокканцев, вероятно, их должны были допросить еще более подробно.

Еще ночью мы подняли Мюльница из кровати, который, в свою очередь, побежал к своему дяде. У этого дяди была старая, но быстрая машина фирмы «Адлер». Я написал записку для моей фирмы, которая, как часто уже бывало, сообщала, что я болен и должен, к сожалению, соблюдать постельный режим.

Утром мы отправились в путь, Керн и я в машине, которой управлял Мюльниц, Хайнц, Йорг, два полицейских в штатском платье и молодой коммунист, друг Отто, по железной дороге. У каждого из нас была в обоих карманах брюк по одному пистолету, в обоих карманах пиджака по одной ручной гранате-лимонке. У Керна в пальто было еще две ручных гранаты с длинными ручками.

Майнцы, еще за день до этого проинформированные Йоргом, выяснили, что пленные заперты на территории казармы марокканцев, бывшей школы, в спортзале. Керн смог записать положение зала и сообщил о своем плане. Затем мы приступили к делу. Машина ждала поблизости от казармы, в ней сидели Йорг и Хайнц. Майнцы и трое других распределились по близлежащим улицам. Керн и я пошли, причем темп наших шагов не совпадал с темпом биения наших сердец, к воротам казармы.

Часовым был марокканец. Он ходил туда-сюда короткими, семенящими шагами. Бесчисленные французские солдаты и офицеры проходили мимо, неторопливо входя и выходя через ворота. Спортзал был отдельно стоящим зданием во дворе. Я остановился поблизости от часового, обе руки в карманах брюк, сжимающие ручки пистолетов, пистолеты сняты с предохранителя. Керн элегантно обогнул угол, прошел мимо часового, вежливо приподняв шляпу. Тот сразу пропустил его.

Непостижимо, как много увидел я в немногие последующие секунды. Солнце ярко освещало двор, отражалось в больших булыжниках, заставляло сверкать окна и осколки стекла на стенах. Стайка воробьев чирикала на клочке земли, в тени большого каштана, который в первом украшении ранней весны гордо тянул вверх блестящие коричневые почки с нежно-зелеными верхушками. Как грациозно косо сидели кепи фланирующих мимо французов.

У часового было желтое, бледное лицо и глубоко посаженные глаза с синеватыми тенями. Его форма болталась вокруг тонкого тела; он был увешен грубо сотканной, твердой портупеей, плоская каска сидела у него на затылке. И Керн, Керн шел с естественной легкостью, пальто из грубошерстного сукна раздувалось от его быстрых шагов, отдельные камешки гальки летали и брызгали под его ногами. Теперь он стоял в воротах зала. Теперь он потянулся в карманы пальто…

Я хрипло закряхтел, сделал один, два шага в сторону часового, который повернулся ко мне. И Керн вытащил ручную гранату, подвесил ее на ручку двери и выдернул чеку. И с коротким поворотом отошел в сторону, прижался у стены, в угол.

Часовой осматривал меня удивлено. Я неподвижно смотрел ему в лицо и считал в уме. Пять секунд, пять секунд, и тогда…

Глухой треск. Часовой вздрогнул, закрутился на месте. Через два шага я был у него. Теперь я ничего не видел, я только видел часового, тот пристально смотрел из расширенных, покрытых черной краской пещер, опустил нижнюю челюсть, схватился за винтовку. Тут мои руки выскочили из карманов, пистолеты дернулись кверху, я закричал:

— A bas les armes! (Оружие на землю!) Часовой отшатнулся, широко открыл, непонимающе глаза и рот, и пристально смотрел на дула пистолетов. Там, шаги, тени, шум. Керн там, и другой тоже, французы кишели при этом; я отпрыгнул назад, я увидел, как Отто так ударил кулаком под подбородок спешившего «пуалю», что тот, шатаясь, упал в руки своему товарищу. И Керн, подняв обе руки вверх, стрелял в воздух; я повернулся и, спотыкаясь, побежал прочь.

Эта проклятая мостовая этого города! Сколько людей было на улицах! Но были ли это люди, все же, или тени? Бледные диски, вместо лиц, тонкие черты, вместо фигур; дальше, дальше. Там Йорг, там машина. Двери распахиваются, мы вваливаемся внутрь; машина стонет, дергается и едет.

— Быстрее к мосту, — кричит Керн, — как можно скорее через мост! Машина мчится, громко сигналя, Мюльниц, как каменный, сидит за рулем.

Мы лежим в машине все вперемешку. Отто, Маренхольц, оба деревенских парня. Керн возле Мюльница. Я раздаю пистолеты. — Заряжены и на предохранителе, — говорю я. Теперь каждый держит оружие наготове.

Мы несемся над мостом. Как красиво и мирно простирается поток. — Рейн, Рейн, — говорю я, снова и снова бормочу: — Рейн. И вот мы уже на другом берегу. Машина вьется по бело-серой ленте шоссе.

— Будьте внимательны у демаркационной линии, — поворачивается Керн, придерживая шляпу. — Они, конечно, уже позвонили всем часовым! Мы киваем и молчим. Лес пролетает мимо. Маренхольц, с улыбкой смотрит на меня, кивает, раздвигает руки. Я понимаю; он хочет сказать: мир прекрасен.

Группа домов. Солдаты на дороге. Мы уже рядом. Солдаты крутят винтовками, все новые выбегают из усадьбы.

— На прорыв! — кричит Керн. Мюльниц еще раз газует. Машина прыгает вперед, пищит, ревет, неистовствует. Треск, они стреляют…

И мы прорвались, прорвались!

Маренхольц наклоняется ничком. Что с ним? Кровь на его щеке? Маренхольц мертв.

Еще многим доведется последовать за ним.

Верхняя Силезия

В 1917 году немецкие политики, генералы и государственные деятели восстановили Польское королевство. В 1918 году благодарное и освобожденное население королевства превратило эту монархию в республику, и в немецких провинциях Позен (Познань) и Западная Пруссия пролетарский бунт превратил ее в польскую. В 1919 году в ожесточенной борьбе со слабыми немецкими пограничными частями, однако, не без благосклонности немецких властей, произошла оккупация поляками обеих провинций, что и было санкционировано Версальским мирным договором. Одновременно мирный договор создал Республику Данциг, Польский коридор и плебисцитную область Верхней Силезии. Немецкое национальное собрание и правительство протестовало против договора и подписало его. Рейхтальский уезд, примыкающий на северо-востоке к Намслау, место рождения некогда немецкого депутата Рейхстага Войцеха Корфанты, поляки в своем рвении оккупации тоже включили в границы нового польского государства; хотя мирный договор относительно этого звучал иначе, это уже не бросалось в глаза. В Верхней Силезии произошло первое польское восстание, и было подавлено немецкими добровольческими корпусами и пограничными войсками.