Эрнст Саломон - Вне закона

За нами следили. Керн был бледным от гнева. Даже в таких маленьких общностях оказывались предатели! Нужно было любой ценой узнать, кто состоял на службе у французов. Хайнц спросил, был ли среди людей в группе кто-то, кто любил похабничать. Кто занимается непристойностями, тот совершает измену.

Керн и Хайнц, как часто бывало, уехали в тайную миссию. Мюльниц, сын генерала, студент и фенрих, пришел ко мне и привел немолодую даму. Дама рассказала, что у нее есть маленькое торговое предприятие, занимающееся кружевами и бижутерией. Ее торговля часто приводила ее в оккупированные области, в Висбаден и в Майнц. В висбаденском парке Курпарк, где она заключала случайную закупку с заказчицей, та представила ей одного французского офицера.

Он был, как оказалось, эльзасцем, раньше носил фамилию Шрёдер и руководил теперь французским разведцентром в Майнце. Этот господин в ходе любезной беседы дал ей понять, что она своей торговлей может заработать только немного денег в сравнении с определенной иной деятельностью, которой она, кроме того, окажет еще и услугу лично ему. Дама, сконфуженная и незнакомая с обычаями низкой политики, как опытная деловая женщина держалась выжидающе, но, все же, не недружелюбно. Офицер, капитан по званию, убеждал ее, бросая острые, хитрые намеки, безобидно мигая глазами, ходя вокруг да около сути дела, терпеливый, упорный и уверенный в своем деле. Даме, мол, нужно только подвести к нему своих хороших знакомых, вероятно, господ, которые были когда-то в Рейхсвере или еще служат там, или, вероятно, в полиции безопасности? Господа, которые хотели бы получить себе маленький побочный заработок в эти плохие времена, не так ли, или, кто знает, вероятно, даже большой? Дама молчала. Она оставила вопрос открытым. Капитан, вовсе не злой, дал ей свой адрес, и удалился после вежливого прощания. Заказчица, однако, настаивала, что ей не нужно быть такой глупой, в этом же нет ничего плохого, господин капитан так любезен и очень, очень щедр; она и сама уже…, естественно, только мелочь, тут и там маленькие услуги, без какой-то опасности, тысячи это делают. Дама, которая общалась с семьей Мюльница, с дрожью рассказала там о содержании этой беседы.

Мы посовещались. Тогда я решился посетить паука в его логове.

Месье капитан пригласил войти. Мы вошли. Кабинет был вместителен, в середине стоял огромный письменный стол. Капитан, еще молодой, смуглый господин, гладко выбритый, ухоженный, светский, ловкий, с сердечностью приветствовал даму. — Я привела тут вам, — сказала она, — двух молодых друзей, которые были бы склонны, при определенных обстоятельствах, быть вам полезными. Один из господ, — сказала она и указала на Мюльница, — служит в Рейхсвере, другой в охранной полиции.

Господин капитан был обрадован. Хотя он только подал даме руку, все же, он предупредительно попросил садиться. Я сел на стул, который стоял сразу за письменным столом, дама села на другой стороне, вполоборота спиной к капитану, Мюльниц прямо напротив него. Мюльниц заговорил, запинаясь, что он слышал, будто господин капитан был бы благодарен за информацию. Капитан достал синюю папку, медленно поднял руку и спросил наши имена. На синей папке, я с трудом расшифровывал буквы, так как мне приходилось читать их вверх ногами, было написано красным карандашом: «Journeaux canailles» («Журнал негодяев»). Капитан повернулся ко мне. — Меня зовут Шрёдер! — сказал я. Капитан немного отшатнулся, испепеляя меня взглядом. Я с каменным лицом посмотрел на него и протянул ему паспорт. Паспорт был на имя унтер-вахмистра охранной полиции Шрёдера. Моя фотография была вклеена на первой странице и на ней стояла печать. Капитан раскрыл папку и внес имя в длинный список. Мюльниц назвал свое имя. Он был ужасно бледный, и я видел, как его белые пальцы дрожали на краю стула. Капитан снова захлопнул папку и отодвинул ее к краю письменного стола, совсем возле меня. Я молниеносно бросил взгляд на Мюльница; он понял. — Я из Шлезвига, — сказал я капитану, — родом из Хадерслебена. Капитан сразу сказал: — Ах, значит, я имею честь приветствовать в вашем лице представителя народа, который, притесняемый прусским произволом, стремится к воссоединению со своей родиной? Я, неспособный сказать ни слова, наклонился вперед. Капитан говорил по-немецки без какого-либо акцента. — А вы, господин Мюльниц? Мюльниц говорил с трудом, и мышцы на его щеках дрожали:

— Мой отец генерал, и… О, Боже, зачем он это говорит, пронеслось у меня в голове, все же, капитан, ловкий, уже прервал его: — Я понимаю, господа, вы лишились вашего положения, обеднели, служите без убеждения. Большевики — вот опасность. Не только для вас. Самая большая опасность еще предстоит: прусские большевики. Вы, господин Мюльниц, как я понимаю, баварец? Мюльниц подтверждает это. Капитан начинает расспрашивать, болтая, свободно, легко, элегантно. Он обращается почти всегда к Мюльницу. Из синей папки передо мной высовывается кончик белой бумаги. Медленно моя рука поднимается, лежит на столе, постепенно продвигается к синей папке. Мюльниц заикается, болтает, рассказывает о всяких личных вещах, хочет сделать понятным, почему он искал связь с господином капитаном. Он барабанит пальцами по спинке стула. Я бросаю заклинающий взгляд на даму, которая сидит молча. Она вдруг наклоняется вперед, Мюльниц поворачивается к ней: — Не так ли, сударыня?; она что-то говорит, капитан тут же вежливо поворачивается к ней; моя рука начинает неистово дрожать, движется, дергает, внезапно лист парит к земле, к моим ногам. Я слышу, как капитан шутит, мол, франк дороже марки. Я наклоняюсь, делаю вид, как будто привожу в порядок шнурки ботинка, скатываю лист и дрожащими руками засовываю его в носок. Мюльниц таращится на меня, я незаметно киваю ему, мне приходится кусать себе губы, прижимать ногу к ноге, чтобы утихомирить волнение моей крови. Мюльниц, быстро приняв решение, поднимается, обещает, что вернется с материалом. Мы бормочем слова прощания, капитан подает руку мадам, делает небольшой поклон; мы уходим.

Лист, который я украл, содержал длинный список, имена мерзавцев. Господин в Касселе мог быть доволен.

Мы сидели до поздней ночи и ждали Йорга, который должен был доложить нам о ходе перевозки оружия в один городок в горах Таунаса. Керн был обеспокоен, Йорг должен был быть тут уже во второй половине дня. Около полуночи он взбежал вверх по лестнице и, качаясь, вошел в комнату, бледный, измученный, пропотевший.

— Отто и Маренхольца…, - задыхаясь, произнес он, — обоих поймали. В Майнце.

Оружие было с успехом перевезено через демаркационную линию. В условленном месте ждали получатели, деревенские парни из таунасской группы. Оружие было сразу же распределено и спрятано. Потом друзья пошли в гостиницу, чтобы отдохнуть. Кто-то донес на них французам. На обратном пути, на выходе из местечка, появились марокканцы, которыми руководили французские жандармы. Они внезапно вышли из одного двора, с заряженными винтовками. Группа сразу разбежалась; французы стреляли, четыре человека были окружены и пойманы, в том числе Отто и Маренхольц. Йорг смог пробиться. Он побежал через поле в соседнюю деревню, взял там велосипед у дружески настроенного к нам крестьянина, поехал, всюду украдкой спрашивая дорогу, в Майнц. Четверо еще не были доставлены в тюрьму, а сидели в казарме марокканцев, вероятно, их должны были допросить еще более подробно.