Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме.

Насколько редки в роте «С» были политические крайности вроде «Чёрта с два, мы не пойдём!»[166] или «Правы или неправы, но это моя страна», настолько же редко звучали лозунги «Власть чёрным» или шуточки про негров. Даже несмотря на то, что большинство джи-ай в роте «С» были белыми, я помню лишь пару расовых замечаний за всё время службы во Вьетнаме. Парень из Арканзаса, который не хотел что-то делать, сказал другим белым, что он «скорее согласился бы высасывать сопли из носа мёртвого негра, пока у него голова не сплющится». В другой раз Кордова прочитал считалку «Ини-мини-майни-мос — поймай ниггера за нос», обращаясь к нескольким парням, среди которых было двое чёрных. Он извинился, сказал, что это просто считалка, и отметил, что не хотел никого лично задеть. Те не слишком переживали на этот счёт, по крайней мере, на вид.

Я уверен, что во многих частях встречались серьёзные расовые проблемы, но, на мой взгляд, рота «С» в 1967 году в их число не попадала. Возможно, они чаще встречались в небоевых частях, где люди не настолько зависят друг от друга. Они могли выжить и так. Мы не могли себе это позволить и должны были держаться вместе.

Временами жизнь казалась не такой уж плохой. Мало того, что кому-то другому пришлось собирать последствия от взрыва сортира, так ещё и другое подразделение отправили в ночную засаду. Третьему отделению позволили немного расслабиться в карауле на линии укреплений.

Засадное отделение вышло за периметр, затем несколько минут двигалось на восток параллельно линии наших позиций, направляясь на ничейную полосу у реки. Менендес с другими парнями находился в укрытии через несколько позиций вправо от меня. Когда отделение проходило перед его позицией, он вышел вперёд, указал пальцем в лицо головному и объявил: «Вечером я тебя отправлю на даст-оффе!» Тут он отошёл, а затем повторил свою речь ещё для пары парней из отделения. К тому времени, как мимо проходил последний, Менендес стоял, вытянув руку, словно пистолет, и ритмично скандировал «Даст-офф, даст-офф, даст-офф».

Вся сцена не отвечала характеру Менендеса, потому что обычно он не был ни общительным, ни разговорчивым. Все смотрели на него, как будто всё это было шуткой, которую они не понимали, либо у Менендеса съехала крыша. Так и было! Я не знаю, сошёл ли он с ума просто так, или безумию поспособствовала привычка употреблять наркотики, но в тот вечер он определённо был не в себе. После того, как засадное отделение прошло мимо, все как будто бы утихло. Менендес объяснил, что своими словами он не имел в виду ничего серьёзного.

Через несколько минут почти стемнело. Менендес взял М-60 с двумя патронными лентами и направился на ничейную полосу. Шарп закричал ему вернуться. Тот крикнул в ответ через плечо что-то, чего мы не поняли. Подойдя ближе к броду через реку, Менендес поднял пулемёт и направил его в джунгли, туда, куда ушло засадное отделение. Затем он открыл огонь, выпуская в джунгли яростные очереди по три патрона. Затем, по какой-то причине, он решил развернуться в нашу сторону и некоторое время стрелял по нам. Тут очереди казались длиннее, как будто бы по пять патронов. Может быть, тут сыграло роль моё воображение, потому что пули летели на меня, и я перепугался до чёртиков, и не знал, что происходит. Менендес стоял всего лишь в семидесяти пяти метрах от меня. С такой дистанции трассеры покрывали расстояние между ним и нами с пугающей быстротой. Казалось, что каждый пролетает прямо возле нас. Между очередями было слышно, что Менендес что-то кричит. Конечно, мы все укрылись за укреплениями и старались прижаться к земле как можно плотнее.

Это, конечно, было зрелище, пули летели во все стороны. Менендес палил не переставая, разделяя внимание между засадным отделение за рекой и нами на линии укреплений, пока не выпустил все две сотни патронов. Через некоторое время, когда мы решили, что у него закончились патроны, двое испаноговорящих парней, которые считали его своим другом, подползли и стали уговаривать его сдаться. Серьёзно, им надо было дать медали за их поступок. Менендес сошёл с ума и мог убить их обоих.

Больше мы никогда не видели Менендеса. Его забрали в медпункт, где двое санитаров надели на него смирительную рубашку и отправили к психиатру, который поменял ему местами лобные доли мозга, или что там делают. Впоследствии его отправили домой и, по всей вероятности, выписали ему восьмую статью. «Восьмой статьей» в армии называли демобилизацию по причине проблем с психикой.

На следующий день мы надели тепловые жилеты и на грузовиках выехали по Громовой дороге на военную базу Фу Лой, где нас разместили на территории под названием «Зона Рино». Никто не знал, и никого не волновало, как это место получило своё название. Вероятно, его назвали в честь какого-нибудь парня, которой погиб. Это было место сбора, где можно было держать войска, которые находились в резерве на случай проблем где-нибудь ещё. Зона Рино представляла собой просто ровную грунтовую площадку внутри базового лагеря Фу Лой. Размером она была примерно с половину футбольного поля[167]. Территорию пересекали трёхфутовой[168] высоты заграждения из мешков с песком. Мы сидели на них или прислонялись к ним, но вообще они служили для задержания взрывов и осколков при миномётных обстрелах. Ещё там стояло несколько пятидесятипятигаллонных[169] бочек для мусора и пара деревянных сортиров, вот и всё.

Вскоре после нашего прибытия, некоторые заметили, что с нами нет сержанта Конклина. Его не было ни на одном из грузовиков в нашей утренней поездке в зону Рино. В последние несколько дней в Лай Кхе Конклин высказывался, что это его последняя операция. Он не хотел выходить в поле на патрулирование ни при каких обстоятельствах. Находясь на полпути к двадцатилетней выслуге, он собирался поставить всё на карту и принять наказание, если бы мы вернулись с задания до окончания его командировки. Ему оставалось девять дней во Вьетнаме, и его одолевала тревога, что его убьют прежде, чем он успеет уехать домой. По этой причине он сам себя завязал в такой психологический узел, что больше не мог действовать, как солдат.

Конклин страдал от того, что мы все называли «дембельской лихорадкой», состояние, которое следовало бы рассматривать, как bona fide, психическое расстройство. Оно бывало у многих парней. Ближе к концу командировки во Вьетнам, их одолевало внутреннее стремление любой ценой уберечь свою драгоценную жизнь, за которую они бились весь долгий год.

После того, как я несколько месяцев слушал про связанные с выживанием странности, смертельные риски и вероятности, у меня сложилось впечатление, что чем раньше во время своей командировки джи-ай подвергался смертельной опасности, тем больше он переживал о своей возможной смерти к концу. Вероятно, психике было легче приспосабливаться к боевой обстановке постепенно. Так или иначе, мне показалось, что если два парня провели во Вьетнаме одно и тоже время и оба видели примерно одно количество крови и мяса, тот парень, что увидел их раньше, к концу становился более нервным. Как будто они страдали от некой разновидности посттравматического синдрома, который заставлял их волноваться, постоянно переживать и рассуждать вслух о возможности погибнуть в последнем патруле.