Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
До сих пор помню, как Леша с увлечением цитировал мне из опуса какой-то английской, кажется, писательницы: «Уши и нос растут у человека до самой смерти. А ногти и волосы даже после нее…»
Должно быть, и в «русском мире искусств», обнаруживая зримые несовершенства, тяжкую приземленность, а равно и нагруженный первичным «грузом» этого питерского катастрофизма, он и не сблизился с «почвой» искомым образом. А ведь искал спасения в лоне православия. Если и было в его жизни чувство, что «всяк человек земля есть и в землю отыдет», так не было видения, что «отыдет» не с ужасом, а просветленно. Не было сродства с родной природой, красоту которой он постигал специфически – через отчаяние. Была попытка понять свою боль – но опять же через отчаяние. Все и закончилось языческой «колокольней счастья», и сердцу неясной, и счастья не дающей. Энтропией.
И ведь меньше всего Леше было нужно, чтобы после его ухода все еще и обратили в какой-то пошлый жанр: и кому-то было очень нужно, чтобы на сороковой день рухнула та его колокольня…
Про него Андрей Плахов правильно сказал в своем некрологе, что вышел в день похорон в «Коммерсанте»: «…того, что оставил нам додумывать, – хватит надолго». Все правильно – додумывать… Плахов – человек в мире «синема» не просто системный, но и своего рода «маркетмейкер» (когда-то секретарствовал в Союзе кинематографистов, да и потом не утрачивал статуса), и ему было бы просто по рангу грешно ставить рядом с фамилией режиссера Балабанова какие-то минусы, тем более в такое время. Но я взял выдержки из его некроложной статьи потому, что в ней квинтэссировано главное: столбить и дальше строить культ Балабанова как великого режиссера. И прежде всего потому, что он очень нужен маркетмейкерским кругам – и Сельянову, и Аркус, и самому Плахову. Вот кто-то нехороший утверждает, что кино в нынешней России нет вообще, но эти диверсионные мнения система должна отметать с порога. Задача – вливать в сознание людям, что есть, – и Балабанов суть гениальный образчик новой, доселе невиданной формы в кино.
Про «Груз 200» Плахов в той краткой статье писал, что он дает ключ ко всему творчеству Балабанова: «Этот ключ – трансгрессия, то есть выход из природного состояния, который чаще всего осуществляется через сексуальную перверсию, насилие, алкоголь или наркотики. Но может быть также результатом общественной мутации: тогда советское прошлое обретает некрофильские черты живого трупа, завораживающего и отталкивающего, формирующего сегодняшний неосоветский застойный стиль».
Вслед трауру я бы, конечно, и не посмел возразить, но прошел уже без малого десяток лет – теперь, надеюсь, можно. Так и хочется пропеть не без иронии: все не так, ребята, все не так… Да он и сам признавался, язвительно комментируя годы спустя то советское время… Вот его менты в обезьянник за шалости бросили – припугнули, вот благие порывы его друзей гнобили при «совке» – того-этого сделать не давали, а то самого гнали со службы будто бы за анекдот. Месть эпохе была изощренной…
Вот он и главный тезис у Плахова – опять же советское прошлое суть «живой труп». Дальше проторенной дорожкой идет все то же «умножение сущностей». Плахов пишет: «Балабанов как художник по своей природе – радикальный консерватор: противоречивое, но чрезвычайно плодотворное сочетание. Оно заставляет сравнивать его с Достоевским…»
И в довершение, на потребу массового спроса: «…несправедливость его травмировала. Как травмировала несправедливость, ставшая нормой жизни в стране, которую он вопреки всему любил – с ее братьями и братками».
Да, воды, в том числе и сточной, утекло уже много, и давно уже можно взглянуть на вещи с разных сторон. Правда, культ уже настолько незыблем, что охотников находится мало. И мне одному уже приходится вторгаться диссонансами в этот бесконечный торжественный реквием. И даже как бы некрасиво уже – и, говорят, нечестно… а надо…
Вот это вот «ставшая нормой жизни в стране» у критика Плахова звучит так, как будто Балабанов не считал несправедливостью то, что предшествовало тому, что стало. Но ведь только о той «предшествующей» несправедливости Леха и предпочитал высказываться. А по части «ставшей» он больше ехидничал, не достигая градуса трагедии.
Зло и убийственно назвал его Сергей Медведев «патологоанатомом русской души». Патологоанатом и должен быть циником, издержки профессии. Этот автор приводит такие резоны: раз Миронов и Маковецкий отказались в ужасе от предложенных ролей в «Грузе», а сам фильм снимали с проката во многих кинотеатрах после первых двух дней, то, значит, попадание было в точку, «в средоточие наших мифов».
И вот что важно – и чем реально опасно воздействие этого фильма на неподготовленную молодежную аудиторию: «Раз увидев “Груз”, из головы ты его уже не извлечешь и не избавишься от легкого чувства тошноты при виде букв СССР или при звуках песен “Ариэля”, “Песняров” и Юрия Лозы, убийственного по своей точности аккомпанемента к этому психоаналитическому трипу. Своим беспощадным скальпелем Балабанов вскрывал один за другим все современные российские мифологии: разоблачил шестидесятнический миф о революции в “Морфии” и миф об СССР в “Грузе 200”. Высмеял миф о “лихих девяностых”… Последним должен был стать миф о Сталине как “отце народов”…»
В общем, резал священных коров и бил по болевым точкам российского подсознания. Вот же оно рефреном – я и писал всегда: все профессиональное сообщество киноведов дружным речитативом твердит о ключевом значении его «Груза».
Тут не обойтись без небольшого экскурса в предысторию. Критики манкируют тем, что в 1989 году на родной для Балабанова Свердловской киностудии был снят полнометражный фильм про афганскую войну – «Груз 300» режиссера Георгия Кузнецова по сценарию Евгения Месяцева, писавшего для советских еще военных блокбастеров. Это был довольно сильный антивоенный боевик, правдивый, с увлекательным сюжетом, вполне добротное кино. Но ссылок на него никто из высоколобых не делает, и мы о нем ничего не знаем. Все просто – фильм хоть и антивоенный, хоть и с подспудным осуждением входа в Афганистан, но в пафосе все же просоветский. Господам критикам как бы не с руки упоминать о нем. Его и по «ящику» не показывают – чтобы «осечки» не вышло. Название «Груз 200» – практически плагиат с «Груза 300». Можно предположить неслучайность и в хронологии. В 2005-м Кузнецов умер, и сразу же после этого Балабанов приступил к съемкам своего опуса. Не исключаю, впрочем, что заручились согласием…
И тема как бы взята оттуда: «Эх, Толян, все мы “Груз 300”… кто в голову, кто в
