Глеб Голубев - Всколыхнувший мир

Магазины Плимута не могли обеспечить путешественника всем необходимым, и Чарлз отправлял любимой заботливой сестрице Сусанне длиннющие списки вещей, которые она должна была ему немедленно выслать, с тревогой думая, как же втиснуть в корабль свой багаж. («Чтобы вместить в него собственное тело, приходится все вещи держать упакованными в сундуках. Что же касается до его надежности, то надеюсь, что Адмиралтейство здесь лучший судья...»)

Наконец все приготовления были закончены. Наступил торжественный момент! Попрощались с родными, отдали швартовы... Но выйти из гавани не смогли из-за сильного встречного ветра.

Вышли в море только на десятый день. Но тут же вернулись под натиском буйного шторма.

Поистине Судьба словно испытывала молодого натуралиста, устроив ему такое крещение. А еще до выхода в открытое море выяснилось, что Дарвин очень плохо переносил качку. («При мысли о предстоящей мне столь длительной разлуке со всеми родными и друзьями я падал духом, а погода навевала на меня невыразимую тоску. Помимо того, меня беспокоили сердцебиение и боль в области сердца, и, как это часто бывает с молодыми несведущими людьми, особенно с теми, которые обладают поверхностными медицинскими знаниями, я был убежден, что страдаю сердечной болезнью».)

Однако он не сдался, не сбежал на берег, терпеливо ждал, когда буря утихомирится. Прошло еще десять дней. В третий раз «Бигль» попытался выйти в море... и тут же напоролся на подводный камень!

Прилив снял корабль со скалы лишь через полчаса. Кое-как залатали пробоину, поплыли дальше. Страдая от морской болезни, совершенно измученный, Чарлз забылся тяжелым сном в неудобном раскачивающемся гамаке.

А когда проснулся, увидел, что насмешник-ветер несет судно обратно в гавань...

Наконец непогода угомонилась совсем. Тщательно заделали злосчастную пробоину. Попутный ветер был готов услужливо наполнить паруса и понести корабль навстречу приключениям. Но...

Подоспело рождество. Все матросы на радости загуляли - и некому было поднимать паруса. Даже часовым у трапа пришлось поставить мичмана. И от четвертой попытки «Бигля» выйти в море пришлось отказаться! («Все наше бесконечное пребывание в Портсмуте было в высшей степени удачно, ибо я думаю, что никто никогда не был лучше снаряжен для путешествия, сборов и наблюдений в разных отраслях естественной истории...»)

Только 27 декабря 1831 года - с пятой попытки! - началось по-настоящему историческое плаванье, Великое Приключение, определившее всю жизнь Чарлза Дарвина.

Великое Путешествие

Всю первую неделю он жестоко страдал от качки. («Беда в том, что у меня оказался желудок сухопутного происхождения...»)

Дарвина очень растрогало, как однажды, зайдя его проведать, капитан собственноручно наладил поудобнее гамак, выбраться из которого у Чарлза не нашлось сил даже для того, чтобы полюбоваться на горные вершины острова Мадейра, гордо вздымавшиеся из океана. Неужели так будет все время их долгого плаванья? - с ужасом думал он.

Но и волнение наконец утихло. Дарвин воспрянул духом, все время проводил на палубе и жадно всматривался в даль, нетерпеливо ожидая, когда появится следующий остров на их пути - Тенериф. Уж тут-то он непременно отправится на берег, чтобы начать замечательные исследования, которым суждено поразить мир. Разве не ради этого он отправился в путь и терпит такие муки?!

Тенериф с красивыми белыми домиками, прилепившимися к склонам гор, величаво поднялся из волн океана. Но на берег жаждущего открытий натуралиста не пустили, как, впрочем, и никого из команды. Подплывшие на лодке таможенные чиновники объявили: по слухам, в Европе начинается эпидемия холеры, и «Бигль» должен двенадцать дней простоять на рейде в карантине, дабы доказать, что не везет с собой опасной болезни.

«Горе! горе!» - записал Дарвин в дневнике. Значит, ему не удастся пройти по горным тропинкам, где ступала нога великого Гумбольдта? Он не увидит воспетое им драконово дерево? Какое несчастье!

Фиц-Рой показал свой вспыльчивый и нетерпеливый нрав. Никаких карантинов! Капитан приказал поднять все паруса, и «Бигль» поспешил к островам Зеленого Мыса, чтобы опередить зловещие слухи о холере.

С жалостью смотрел неудачливый исследователь на исчезавшие в дымке вершины Тенерифа, В этот утренний час, озаренные лучами восходящего солнца, увенчанные нежно-розовыми перистыми облаками, они были особенно красивы. («То был первый из тех многих восхитительных дней, которых мне никогда не забыть...»)

Безбрежный океан был тих и спокоен, слепя глаза, сверкал в лучах жаркого тропического солнца. Какие наблюдения вести в этой водяной пустыне? Молодой натуралист не очень это себе представлял. Полюбовавшись океаном, он устраивался где-нибудь в тени с книгой, которую перед отъездом дал ему профессор Генсло.

- Прочтите ее непременно, - сказал он, - она очень интересна. Много любопытных фактов. Но не обращайте внимания на теории автора. Они совершенно дики.

Книга называлась «Основы геологии». Написал ее молодой профессор Чарлз Ляйелль. Он был почти ровесником Дарвина, всего на пять лет старше. Книга действительно оказалась очень интересной. Она увлекла Дарвина не только массой поразительных фактов, о которых он ничего раньше не знал. Еще больше, вопреки предупреждению Генсло, он заинтересовался оригинальными взглядами Ляйелля, его «дикими» теориями. («У меня нет склонности слепо следовать указаниям других людей...»)

Каким, отправляясь в путешествие, представлял себе мир Дарвин? «Во время плаванья на «Бигле» я был вполне ортодоксален», - отметит он, то есть разделял общепринятые взгляды.

Картина мироздания должна была ему представляться величественной, но довольно смутной и противоречивой. В те времена еще господствовало учение о том, будто мир был создан божественным Творцом всего за шесть дней - и с той поры пребывал неизменным. Библия устанавливала даже точную дату этого события - 4004 год до нашей эры.

Но в этой окостенелой системе религиозного мироздания любознательная наука уже пробила первую брешь. На рубеже девятнадцатого века Кант и Лаплас высказывают серьезные сомнения в божественном происхождении небесных тел - в том числе и Земли.

Геологи постепенно открывают родную планету - и добывают из ее недр все больше доказательств тому, что она вовсе не оставалась неизменной.

Жорж Кювье создал теорию, пытавшуюся противоестественным образом объяснить эти перемены, сохранив в то же время учение о неизменности мира. Он уверял, будто время от времени божественный Творец, видимо, не очень довольный своими созданиями, уничтожал их, сметал с лица Земли, устраивая всякие страшные катастрофы: извержения вулканов, наводнения, оледенения. Потом создавал новые виды растений и животных, - чтобы они пребывали неизменными до следующего цикла катастроф.