Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

Она вспоминает:

«Мне не раз приходилось слышать его глубокий теплый голос. Звучавшая в нем ирония придавала и ему самому, и всем нам смелости, когда мы оказывались перед чем-то, что могло потрясти даже самых невозмутимых из этих будущих галенов. В его речи улавливался провинциальный акцент. Это был красивый беспечный парень. Его поведение, представлявшее собой смесь застенчивости и надменности, возможно с примесью безрассудства, маскировало глубокий интеллект, жадную жажду понимания и спрятанную в глубине души бесконечную способность к любви».

«Когда я начал изучать медицину, в моем идейном багаже еще не было большинства тех концепций, которые я имею теперь, будучи революционером. Я, как и все другие, хотел достичь успеха. Я мечтал о том, как стану известным исследователем, о том, как неустанной работой добьюсь чего-то такого, что непременно принесет большую пользу человечеству, но в то время это было лишь стремление к личному триумфу. Я, как и все мы, был продуктом окружавшей меня среды».

Казалось, что улыбающийся Гевара в тот, первый, год серьезно относился ко всему происходившему. Марио Парра, секретарь факультета, вспоминал: «Я познакомился с ним после того, как библиотекари упомянули его как лучший пример правильного подхода к занятиям. Во время занятий он ни с кем не разговаривал». Но изучал ли он медицину? Ведь в первый год обучения он записался только на три дисциплины, и получил далеко не блестящие оценки: «хорошо» по описательной анатомии в апреле «хорошо» по паразитологии в ноябре и всего лишь «удовлетворительно» по эмбриологии в августе. Он явно был на чем-то сосредоточен, а вот объект его интересов далеко не столь очевиден.

Тогда что же он делал в библиотеке? Конечно, читал. Он по психологии и изучал те медицинские дисциплины, которые интересовали его больше, чем курсу, которые он изучал в данное время. А может быть, он проводил столько времени вдали от дома из-за того, что в отношениях между его родителями возникла напряженность?

В 1948 году Гевара переехали в Буэнос-Айрес. Его отец снял небольшой офис на улице Парагвай. Некоторые авторы утверждают, что ссоры между Селией и Эрнесто старшим к тому времени дошли до апогея и семья была на грани распада. Родители достигли компромисса, решившись на полуразвод: Эрнесто - старший должен был жить в своем офисе, но посещать свою семью в чем же было дело?

Те же самые источники говорят, что причина семейных трений заключалась в пристрастии дона Эрнесто к экономическим авантюрам, которые обычно заканчивались провалом. Так это или не так — неизвестно, но достоверно, что Эрнесто-младший проводил куда больше времени в библиотеке медицинского колледжа, чем в своей маленькой и в скромно обставленной комнатушке на улице Арроз.

С белой рубашкой Эрнесто, которая появляется на столь многих его фотографиях того времени, связана история - брат Эрнесто, рассказывал, что эта нейлоновая рубашка носила название «еженедельник», так как раз в неделю ее стирали, причем после стирки ее можно было не гладить — синтетический материал, высыхая, становился ровным. Неопрятная одежда Эрнесто была постоянным предметом обсуждения в нашей семье и среди друзей. Отец говорил, что Эрнесто никогда не носил галстука, а его обычный костюм я на вид очень странным: непарные ботинки, мятые брюки и «еженедельник».

На первом курсе медицинского факультета Гевару вновь посещает любовь к шахматам. Он участвовал в матчах между факультетами и даже сыграл в сеансе одновременной состоявшемся в «Провинсиал - отеле» в Мардель - Плате в знаменитого гроссмейстера Мигуэля Найдорфа. Гроссмейстер выиграл. Медленные, задумчивые шахматы находились в странном контрасте с другой любимой игрой — азартным регби, в которую он не прекращал играть. «Для астматика семьдесят минут беготни в погоне за передачами во время матча регби были настоящим подвигом», — заметил друг Эрнесто Роберто Аумада. Эрнесто был упорным, мужественным игроком и настолько любил регби, что стал автором и редактором спортивного журнала «Тэкли («Полузащитник»), скрываясь за псевдонимом в китайском стиле Чанг-Чо.

Хуан Мартин, самый младший из братьев Гевара, с нежностью вспоминал о том, как Эрнесто совсем по-отечески заботился о нем. Он прозвал его Пататин (Пушистик), и ребенок восторженно откликался на новое имя. Он смотрел на старшего брата как на великого человека, героя. Эрнесто научил его стишку, в котором рассказывалось о том, как два друга прятались от грозы под деревом и одного из них, носившего на груди медаль Св. Криспина, убило молнией. Когда мальчик с ангельским личиком читал наизусть столь экстравагантно атеистическое стихотворение, дамы бывали просто потрясены.

В 1949 году Эрнесто принял участие в университетской олимпиаде, которая проводилась в Сан-Мигель-де-Тукумане, выступая в соревнованиях по шахматам и легкой атлетике. Кроме того, он, со своим обычным стремлением бросить вызов неизведанному, решил соревноваться в прыжках с шестом. Карлос Фигероа вспоминал; «Когда его спросили, где его шест, он ответил, что рассчитывал, что университет обеспечит его. Ему дали шест, и он прыгнул, впрочем, безрезультатно, так как не имел ни малейшего понятия об этом виде спорта».

Время, пока Эрнесто обучался в университете, было ничем не примечательным. На экзаменах он, как правило, получал «удовлетворительно». Что касается политической жизни, то он держался в стороне от левых групп. Активист Движения коммунистической молодежи, попытавшийся увлечь Эрнесто литературой своей организации, сказал, что «наши отношения были трудными и неприветливыми», и отозвался о нем как о человеке с этическими, но не политическими идеями. Эрнесто часто вступал в жаркие споры с Титой Феррер, членом молодежной коммунистической организации, обвиняя марксистов в том, что те являются косными сектантами. Тита считала, что может объяснить, почему Эрнесто так мало интересовала университетская жизнь: «Мы оба по различным причинам не слишком подходили для обучения медицине. Возможно, он знал, что сможет найти здесь очень немногое из того, к чему стремился». Эрнесто продолжал играть в регби несмотря на предупреждение докторов о том, что это может привести его к заболеванию сердца. Отеи пытался говорить с ним об этом, но Эрнесто отказывался прислушаться к любым доводам. «Да пусть меня хоть разорвет», — говорил он. Отиу удалось лишь уговорить одного из однокурсников сына бегать с ингалятором неподалеку от кромки поля, чтобы Эрнесто мог время от времени останавливаться и делать несколько вдохов лекарства.

По мере того как 1949 год близился к концу, Эрнесто — а ему нравилось считать себя странником — придумал план велосипедного путешествия. «Я думаю о поездке по провинции Санта-Фе, северной части Кордовы и востоку Мендосы. По пути я буду заниматься некоторыми из моих университетских предметов, так что смогу сдать их».