Бэри Ковард - Оливер Кромвель

Кромвель, возможно, находился вне политической клики, перешедшей в 1640 году в оппозицию королю. Но сделали свое дело связи в прошлом семьи Кромвеля со многими парламентскими критиками короля в начале 40-х годов. Как видно, он имел кровные связи, а также, через женитьбу, с Джоном Хэмпденом и Оливером Сент-Джоном. Замужество его тетки за одним из членов семьи Барингтона дало ему возможность контакта с могущественной клиентурой графа Уорвика в графстве Эссекс. Кроме того, четверо сыновей Кромвеля поступили в школу Фелстеда в Эссексе, директор которой был назначен Уорвиком. В недавнее время предполагалось, что такие связи с некоторыми самыми могущественными людьми Восточной Англии правдоподобно объясняют избрание Кромвеля в 1640 г. от Кембриджа и в Короткий, и в Долгий парламенты[20]. Однако следует подчеркнуть: доказательств того, что Кромвель имел близкие родственные связи с парламентским руководством на этом этапе, не существует. Далее после открытия Долгого парламента в ноябре 1640 года (когда появляется больше сведений о деятельности Кромвеля) не появилось убедительных доказательств тесного сотрудничества Кромвеля с пэрами, например, с Бэдфордом, Уорвиком, Сэйе и Селе из Палаты Лордов и их союзниками в Палате Общин под руководством Джона Пима. Тот факт, что Кромвель иногда играл более выдающуюся роль в работе Палаты Общин, чем можно было ожидать по причине его политической неопытности, позволяет предполагать, что именно семейные связи и религиозные и политические взгляды ввели его в круг этих крупных фигур в Вестминстере. Иначе трудно объяснить, почему именно Кромвель всего через шесть дней после открытия Долгого парламента представил петицию одного из парламентских героев первых дней Долгого парламента — Джона Лилберна против решения, переданного ему Звездной палатой. Многое из того, что он делал в 1640–1641 гг., подтверждает мнение о том, что парламентские лидеры обеих палат поручали ему выполнение некоторых их политических инициатив. 30 декабря 1640 года Кромвель ускорил второе чтение законопроекта о ежегодном созыве парламента, который несколько месяцев спустя стал «Трехлетним актом»; в августе 1641 года он предложил определить Сэйе и Селе и Бэдфорда опекунами принца Уэльского; осенью 1641 года внес предложения о назначении графа Эссекса командующим народным ополчением парламентским указом, а не парламентским законом, требующим согласия короля.

Однако все это не является достаточным основанием, чтобы предположить, что Кромвель, к тому же, был главной фигурой среди противников короля. Начнем с того, что семейные связи — существенная основа для прочных политических союзов. Здравый смысл наводит на мысль, что любовь и привязанность — далеко не единственный вид отношений между членами большой семьи. Помимо предостережения против характеристики Кромвеля как очень значимой фигуры в первые месяцы Долгого парламента, необходимо сказать, что он допустил много политических ошибок, чтобы приобрести доверие парламентского руководства. Импульсивное поведение — последовательная черта карьеры Кромвеля, как будет видно в дальнейшем. Но в первые дни его парламентской работы именно возбудимость и порывистость представляли для него серьезную обузу. Это уже доставило ему неприятности во время спора об уставе Хантингдона в 1630 году, когда он получил от Тайного совета выговор за произнесение «позорных и непристойных речей» против мэра города[21]. До начала гражданской войны его вмешательства в дела Палаты Общин во многих случаях были необдуманны, наивны, приводили к обратным результатам и, должно быть, с тревогой воспринимались парламентскими лидерами. Однажды, в феврале 1641 года, при защите тех (подобных ему), кто нападал на епископское определение сэра Джона Стренгвейса: «если придем к равенству в церкви, мы должны будем, наконец, достигнуть равенства в благосостоянии», гнев Кромвеля заставил его обрушиться на Стренгвейса с яростной речью, за которую ему палата вынесла выговор[22]. Несколько месяцев спустя (хотя источник — сэр Эдвард Хайд, впоследствии один из главных сторонников Карла I, не объективен) было отмечено, что Кромвель действовал с «неприличием и грубостью» и выражался «своевольными и оскорбительными» словами по отношению к лорду Мендевилю (впоследствии граф Манчестер), когда перед комитетом Палаты Общин встал вопрос об осушении болот[23]. Более того, некоторые попытки вмешательства Кромвеля в парламентские дела в то время были в лучшем случае наивны. В феврале 1642 года его предложение о том, что коллегу, члена парламента Джона Мура следует попросить написать опровержение собранию речей сэра Эдварда Деринга, который теперь пытался отмежеваться от своих ранних нападок на епископов, могло только вызвать раздражение у Мура, с которым Кромвель явно заранее не советовался. Можно ясно увидеть наивность Кромвеля в октябре 1641 года, когда он доказывал, что предложение о том, что епископы не должны голосовать в парламенте по законопроекту об исключении их из Палаты Лордов, было только временной мерой, пока законопроект не будет принят. «Кажется, — презрительно писал в своем дневнике сэр Симондс Д’Ивз, — джентльмен не принял во внимание, что если бы мы могли временно не учитывать их (епископов) голоса, до тех пор, пока не будет принят законопроект, посланный нами, они должны бы были навсегда потерять голоса в Палате Лордов»[24].

Инциденты, подобные этому являются ключом к разгадке гораздо более важных характеристик карьеры Кромвеля в этом периоде, чем незначительная роль, которую он занимал среди парламентских противников короля до гражданской войны. Его вспыльчивость и наивность демонстрировали его уверенность в правоте того, что он делал, его абсолютную веру в то, что дело парламента и дело религиозной реформации неразделимы, и его растущее опасение того, что если вскоре не будут приняты меры, дело потерпит неудачу. Это привело его к тому, что он не смог помять необходимость политической игры. Это также стало причиной политических просчетов, таких, как прогноз того, что немногие будут против «Великой ремонстрации» — длинного документа, содержащего парламентские требования к королю. В самом деле, многие консервативно настроенные члены парламента проголосовали против «Великой ремонстрации» и она была принята 22 ноября 1641 г. большинством лишь в одиннадцать голосов. Это вызвало опасение по поводу радикального направления событий, которое Кромвель, очевидно, не разделял. Действительно, события 1640 — 41 гг. укрепили его намерение защищать парламент. Когда в 1641 году парламентские лидеры раскрыли серию заговоров в рядах армии в Северной Англии, Кромвель был среди тех, кто настаивал на обвинении всех, вовлеченных в заговоры, и выступал против их освобождения под залог. Не удивительно поэтому, что когда в августе 1641 года король решил поехать в Шотландию, Кромвель находился среди тех, кто был против визита, опасаясь, что Карл секретно договорится с врагами о парламентском деле. Кроме того, как и многих других, Кромвеля сильно тревожили новости об Ирландском восстании, которые в ноябре 1641 года достигли Лондона. Девять лет спустя ужас того, что он назвал «самой беспримерной и самой варварской резней (независимо от пола и возраста), которая когда-либо случалась в этом мире», не уменьшился[25]. Как и остальные англичане-протестанты он рассматривал Ирландское восстание не как бунт против грубости и притеснений английского правления в Ирландии XVII века, а как нарушение закона, совершенное католиками в качестве первого шага по пути к вторжению в Англию, отмене Реформации и возвращению Англии к католицизму. Кромвель отчаянно противостоял угрозе. В конце 1641 года он настоял на том, чтобы командование армией в Ирландии было поручено Оуэну О’Коннелу, который сделал многое для выявления подробностей восстания, когда оно впервые поднялось; в начале 1642 года Кромвель докладывал в Палате Общин об «опасных словах», произнесенных в Лондоне ирландскими католиками[26], а в апреле 1642 года он заседал во вновь назначенном Совете по ирландским делам. Между апрелем и июлем 1642 года он вложил 2050 фунтов стерлингов в экспедицию, спланированную «авантюристами» и утвержденную актом парламента в марте 1642 года о новом завоевании Ирландии. Возможно, его тревога также увеличилась из-за переписки и связей с убежденными пуританами в провинциях, разделявшими его беспокойство. В начале 1642 года Ричард Симондс из Абергавеню, пуританский священник, служивший школьным учителем у сэра Роберта Харлея, послал Кромвелю, Пиму и Хезелригу петицию, которую Кромвель представил в Палате Общин, о том, что «если некоторые срочные меры не будут приняты (по сопротивлению силе папизма в Монмаутшире), вскоре возникнет такая же огромная опасность, как в Ирландии»[27]. Кроме того, в июле 1642 года сэр Вильям Брертон, которому пришлось стать одним из самых решительных руководителей парламентской войны в северо-западной Англии, писал Кромвелю, предупреждая его о жестокостях, проявленных к пуританским священникам специальными уполномоченными комиссарами Карла I в Чешире.