Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков
Итак, в 1956 году в СССР произошли два эпохальных события: 1) Хрущев и К° свергли сталинистов-молотовцев, указав бюрократии дальнейший путь развития — все дальше от аскезы к медленному, но неуклонному обуржуазиванию; 2) провели символическую революцию, свергнув культ прежнего бога (Сталина) в надежде на то, что новые боги если не превзойдут его в деле манипуляции сознанием многомиллионного населения, то хотя бы сравняются с ним. А чтобы последнее оказалось возможным, было решено оставить прерогативу в этом деле представителям все той же нации — евреям, поскольку те на протяжении 40 лет весьма умело занимались подобными акциями. То есть еврейскую элиту так и не допустили до верховной власти (в 1957 году из Политбюро был изгнан их единственный представитель — Лазарь Каганович), но в качестве «сладкой косточки» позволили ей по-прежнему быть в авангарде такого важнейшего дела, как идеология. Причем последняя теперь должна была двигаться не в сторону своего обновления (регенерации), а прямо в противоположную — разрушения (дегенерации). Учитывая вечный бунтарский дух евреев, с этой задачей они должны были справиться лучше других. Вот почему в конце 50-х их так много было среди специалистов вербального плана, о которых упомянула психолог М. Холкина. Среди этих «вербальщиков» суждено было оказаться и герою нашего рассказа — Владимиру Высоцкому. В его задачу войдет не столько очернение советских символов (хотя и без этого не обойдется), сколько осмеяние их.
Отметим, что во второй половине 50-х в советскую идеологию входило новое поколение евреев. В большом количестве они были представлены практически везде: в журналистике, литературе, театре, кинематографе, музыке, юмористике. Почти не было их разве что в спорте и в цирке, но это потому, что эти сферы манипуляции их никогда особенно не интересовали (исключения, конечно, были, но они были крайне редки). Будь иначе, они, без сомнения, и там показали бы себя во всей своей красе и многообразии.
Высоцкий, как мы помним, решил направить свои стопы в актерскую профессию, где его соплеменников было особенно много. Они пришли туда еще в 20-е годы, когда миллионы евреев, пользуясь отменой большевиками пресловутой «черты оседлости», ринулись в крупные города и стали активно прибирать к своим рукам многие важные сферы жизни общества, в том числе и молодое советское искусство. Отдадим им должное: приток свежей еврейской крови позволил искусству в СССР стать одним из самых выдающихся в мире. Три десятилетия спустя новая поросль еврейской молодежи ринулась покорять вершины с той же надеждой прославить не только себя, но и советское искусство.
С 1956 года еврейская молодежь получила более широкие возможности для поступления в престижные вузы, поскольку власти сняли некоторые ограничения в приеме туда именно евреев. Ведь после сталинской «кадровой революции» конца 30-х доля последних среди студентов значительно сократилась. Так, если в 1936 году она в 7,5 раза превышала общую долю евреев в населении страны, то двадцать лет спустя — уже в 2,7 раза. Однако «оттепель» дала еврейской молодежи существенный шанс в этом деле. Отметим, что к тому времени (конец 50-х) евреев в СССР насчитывалось почти 3 миллиона и большая их часть (почти 2 млн 200 тысяч) обитала в крупных городах, что облегчало еврейской молодежи процесс поступления в вузы.
Как уже говорилось, значительное число преподавателей там опять же составляли евреи, которые теперь получили возможность делать существенные поблажки своим молодым соплеменникам. И даже несмотря на то, что наш герой — Владимир Высоцкий — являлся евреем лишь наполовину, да и то лишь по отцу (а у евреев в этом деле предпочтение отдается матери), и во всех анкетах писал, что он русский, в любом случае он имел чуть больше шансов поступить в вуз, чем любой из тех советских абитуриентов, кто приехал в Москву искать счастья на актерском поприще и не имел в своих жилах ни капли еврейской крови. Опоздай Высоцкий лет на пять с поступлением в творческий вуз, и тогда ситуация могла бы сложиться совершенно иначе — в начале 60-х власти начнут сокращать прием евреев в некоторые вузы. Но во второй половине 50-х ситуация играла на руку евреям. Даже тем, которые являлись ими наполовину, поскольку среди этого народа всегда бытовало твердое убеждение, что еврея наполовину не бывает. Короче, Высоцкий был замечен. О том, кем именно, рассказывает театровед Александр Гершкович:
«Педагог по мастерству Высоцкого Борис Исаакович Вершилов (один из основателей в 20-е годы еврейского театра «Габима», близкий друг М. А. Булгакова), набиравший в 1956 году актерский курс, поверил в Высоцкого и под свою ответственность настоял на зачислении его в Школу-студию…»
Отметим, что никакими выдающимися талантами Высоцкий на момент поступления не блистал, да и во время учебы какое-то время был в числе пусть крепких, но середняков: у него были нелады со сценической речью, танцами и другими дисциплинами. Кроме этого, он уже начал грешить по части выпивки. За эти «художества» его легко могли отчислить из вуза еще в самом начале, но этого не случилось — во многом благодаря заступничеству нового руководителя курса (вместо умершего в 1958-м Б. Вершилова) Павла Массальского, который в молодости сам любил «заложить за воротник» и поэтому снисходительно относился к загулам своих студентов. Как рассказывает театровед Б. Поюровский:
«У Володи академических срывов не было. Никогда. По линии поведения — были. Но Павел Владимирович Массальский — руководитель курса — так все «замазывал», что от этого и следа не оставалось. И не только по отношению к Володе, но и по отношению к любому своему студенту. Он этим славился. С ним никто ничего не мог сделать, и его студенты всегда грешили дисциплиной. Павел Владимирович был человеком несказанной доброты и редкостного благородства. Его все очень любили и бывали у него дома.
Павел Владимирович обожал Володю, и я считаю, что беда Высоцкого в дальнейшем была во многом связана с обожанием Массальского. На других курсах очень строго было насчет выпивки, а на этом — просто. Правда, в те годы Павел Владимирович был уже болен и говорил мне, что после шести часов вечера ему нельзя пить даже чай. Только стакан кефира. Но из-за того, что он сам когда-то выпивал, был снисходителен к этому греху у других. И, конечно, его студенты этим грешили…»
Вообще увлечение Высоцкого спиртным было большой редкостью в еврейской среде. Еврей-пьяница — это было нонсенсом. Но мы помним, что Высоцкий был евреем лишь наполовину, и именно вторая его половина (русская), видимо,
