Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги - Владимир Викторович Малышев
В это время он познакомился с Пушкиным. Тот подарил Владимиру Ивановичу свою сказку «О попе и о работнике его Балде» с примечательным автографом «Твоя от твоих!». А узнав о его страсти к собирательству слов, воскликнул: «Так сделайте словарь! Позарез нужен словарь живого разговорного языка!». Восторженно отозвался поэт и о собранных Далем пословицах и поговорках. «Что за роскошь, что за смысл, какой толк в каждой поговорке нашей», что за золото!» А потом добавил: «Ваше собрание не простая затея, не увлечение. Это совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!».
Как и его отец, Владимир Даль владел множеством языков. Он был не только искусным врачом и замечательным лингвистом. Он был и членом-корреспондентом Петербургской академии наук по физико-математическому отделению, и членом-корреспондентом по естественным наукам. Написал два учебника – «Ботаника» и «Зоология». Прославился как этнограф, собрал лучшую в России коллекцию русского лубка. Составил этнографические описания народов Нижнего Урала и Казахстана. Увы, этот гениальный человек стал жертвой злого навета. Даля обвинили, что будто бы он составил мракобесную «Записку о ритуальных убийствах», обвиняя в этом евреев. Однако потом выяснилось, что Даль такой записки никогда не составлял и никакого отношения к ней не имел.
Православный христианин
До сих пор многие поражаются, как этот датчанин по происхождению сумел составить такой великолепный словарь русского языка. Однако сам Владимир Иванович никаким иностранцем себя никогда не считал. Еще в молодости он побывал в Дании, а потом вспоминал: «Когда я плыл к берегам Дании, меня сильно занимало то, что я увижу отечество моих предков, мое отечество. Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что у меня нет ничего общего с отчизной моих предков». О труде же своей жизни, «Толковом словаре», он сказал еще проще: «Я любил отчизну свою и принес ей должную мною крупицу по силам».
Писатель Мельников-Печерский после смерти Даля вспоминал, что однажды они прогуливались недалеко от Пресни по полю Ваганьковского кладбища.
– Вот здесь я и лягу, – сказал Даль, указывая на кладбище.
– Да вас туда не пустят, – ответил Мельников-Печерский, имея в виду, что Даль был родом из лютеранской семьи.
– Пустят, – отвечал он, – я умру православным по форме, хотя с юности православен по верованиям.
Так и произошло. Когда осенью 1871 года с ним случился легкий удар, Даль призвал православного священника и принял православное крещение. 22 сентября он скончался и был похоронен на православном Ваганьковском кладбище. Так что не случайно, что именно ему, как своему наследнику, Пушкин передал перстень. Не в поэзии, конечно, а наследнику в деле пропаганды и прославления «великого и могучего» русского языка, изучению которого Владимир Даль посвятил всю свою жизнь.
Дом «Пиковой дамы»
На этом доме в Петербурге нет мемориальной доски. Однако именно в нем, как полагают, жил персонаж, имя которого связано с одной из самых таинственных историй северной столицы. Речь идет о «Пиковой даме» Пушкина. Этот дом на Малой Морской ул., 10 в XIX веке принадлежал знаменитой княгине Наталье Петровне Голицыной, которая, как считают литературоведы, и послужила для Пушкина прообразом старухи-графини, сообщившей Германну мистическую тайну трех карт. В нем она прожила до глубокой старости, в нем и умерла в 1837 году в возрасте 94 лет.
Как описывает один автор, побывавший внутри исторического дома, его внешний, и внутренний облик в основном сохранился. Просторный вестибюль. Парадная мраморная лестница ведет к камину на площадке. Над ним высокое полуциркульное зеркало, а в нем небольшие круглые часы. Полустершиеся римские цифры на циферблате. Внизу надпись: Leroy Paris. Интересно, что Германну, когда он шел по дому графини, повстречались столовые часы работы «славного Leroy». Есть в доме и альков, две маленькие двери, узкий коридор, внутренняя винтовая лестница (в повести она названа витой), наконец, анфиладная дверь. В чем же секрет такого сходства? Может быть, Пушкин бывал в доме Голицыной?
История из жизни
История с тремя картами взята из жизни. Внук Голицыной Сергей Григорьевич Голицын (по прозвищу Фире) был в приятельских отношениях с Пушкиным. Фире любил поэзию, музыку. Но, пожалуй, больше всего любил карты. Однажды после крупного проигрыша он пришел просить денег у своей богатой бабки. Скупая Наталья Петровна вместо денег дала внуку совет поставить на три карты и таким образом отыграться. Что это были за карты, неизвестно. Каково же было удивление Фирса, когда он, шутя, поставил на три карты, названные Голицыной, и неожиданно с лихвой вернул проигрыш. Эта история стала известна Пушкину. Но ученые-пушкинисты подвергают сомнению тот факт, что Голицына была знакома со знаменитым авантюристом Сен-Жерменом и от него узнала тайну трех карт.
Тройка. Семерка. Туз. Отчего возникли в повести именно эти карты? Прежде всего, тройка. Она связывается в нашем представлении с тремя заповедями Германна. Всю жизнь он ставил на три верные карты: расчет, умеренность, трудолюбие.
Страстный картежник
Пушкин, как известно, и сам был страстным картежником. В полицейском списке карточных игроков от 1829 года поэт значился в одном ряду с графом Федором Толстым и «буяном» Нащокиным. «Пушкин – известный в Москве банкомет», – бесстрастно отметил полицейский чиновник. Да и сам поэт признавался в своих стихах:
Что до меня, то мне на часть
Досталась пламенная страсть.
* * *
Страсть к банку! Ни дары свободы,
Ни Феб, ни слава, ни пиры
Не отвлекли б в минувши годы
Меня от карточной игры;
Задумчивый, всю ночь до света
Бывал готов я в прежни лета
Допрашивать судьбы завет:
Налево ляжет ли валет?
Азартная игра
Среди российских литераторов вообще имелось немало азартных игроков. Самым страстным из них был, конечно, Федор Достоевский, который часто проигрывался дотла, хотя и предпочитал все же рулетку. А самым умелым и удачливым игроком в карты слыл поэт Николай Некрасов. Пагубной страстью к картам страдали также баснописец Иван Крылов и сочинитель од Гавриил Державин. Последний всю жизнь хранил рубль, с которым остался, проигравшись однажды в
