С Мюге - Улыбка фортуны

Шаманство

Летом 1948 года я проходил производственную практику в Алтайских горах. Более глухое место в Советском Союзе найти нелегко. Местные жители — ойроты — жили, по крайней мере, в то время, в шалашах из древесной коры (аилах), пользовались кремневыми ружьями, а то и луками со стрелами, для охоты, верили в злых и добрых духов.

«Культурная жизнь», освещаемая электрическим движком, протекала только на центральной усадьбе конного завода, где проживал, в основном, народ пришлый: начальники, специалисты и, конечно, мы — студенты-практиканты. Было там и что-то вроде клуба — барак с возвышением в виде сцены. Там проводились торжественные заседания или собрания, а раза два в месяц показывали кино. На первые местные жители сгонялись со всей округи, на второе они съезжались сами. Я радовался этим сборищам не столько из-за кино (передвижка привозила, в основном, старые и недоброкачественные ленты), сколько возможности поприсутствовать на конных соревнованиях ойротов. Чуть ли не с пеленок приученные к верховой езде, они не упускают случая похвастать друг перед другом своим искусством. Тут возникают и скачки, и джигитовка, и местные — традиционные ойротские — спортивные игры. Иногда в этих играх принимал участие и я, разумеется, всегда проигрывая.

Однажды студенты-практиканты и кое-кто из местной интеллигенции (фельдшер, учитель и… милиционер) решили устроить вечер художественной самодеятельности. Я взялся показывать гипноз, угадывание мыслей и фокусы. Гвоздем программы был «просветительный» фокус — вызывание духов. В столе фокусника был замаскирован небольшой автоклав, впереди сцены — сделанный из фотоувеличителя проектор, а задняя стена сцены завешена черной занавеской. В нужный момент я открыл вентиль автоклава, из него повалил густой пар, который на черном фоне задника в полутьме сцены был сначала незаметен. Потом включили проектор, и в облаке пара появился качающийся скелет. Потом скелет стал обрастать мышцами, появилось тело и, наконец, изображение недавно умершего бригадира. Дальше представление пришлось прервать: публика с воплями бросилась прочь из зала…

…Гостиница для студентов-практикантов представляла собой две маленькие комнатки в том же бараке, в котором находилась санчасть — крохотная амбулатория, обслуживаемая фельдшерицей, и «изолятор» для стационарных больных, он же родильное помещение. Охотников лечиться среди ойротов практически не находилось, и вот почему.

Еще недавно медицинского обслуживания в отдаленных районах Алтая не было совсем. Люди лечились у шаманов (по-ойротски, камла). Но вот власти принялись за «культурную революцию», шаманов арестовали, а в центры аймаков (районов) прислали фельдшеров. Первое их задание было — сделать всему населению противооспенные прививки. Русская фельдшерица по-ойротски тогда еще почти не говорила, ойроты понимали по-русски с трудом (и то только мужчины, успевшие отслужить в армии), так что санпросвет осуществлялся просто: местный милиционер вылавливал тех ойротов, у которых на руках не оказывалось справки о прививке (их, кстати, часто пускали на закрутку цигарок) или свежего оспенного шрама. Так и действовали милиционер и фельдшерица рука об руку, пока не поженились. А ойроты вполне резонно рассудили: если медицина (так они называли фельдшерицу) из здорового человека делает больного, то из больного может сделать только покойника.

…Проснувшись на следующее утро после упомянутого вечера самодеятельности, я был удивлен, когда увидел у амбулаторной коновязи штук десять лошадей, а на травке группу явно больных ойротов. Стукнув в дверь, за которой жили ликвидаторы оспы, я громко сказал: «Валь, вставай, к тебе больные приехали!». Но Валя была уже на ногах и в своей амбулатории. Она-то мне и сказала, что больные приехали лечиться не к ней, а к «московскому шаману», то есть, значит, ко мне. Положение выглядело весьма пикантным. По советским законам лечение людей лицом, не имеющим медицинского диплома (если нет врача, достаточно и фельдшерского), да еще выступающим под вывеской шамана, уголовно наказуемо. И кому же об этом лучше знать, как не семье, олицетворяющей одновременно и закон, и медицину, да еще с уязвленным самолюбием. Я предложил:

— А давай сделаем вид, что ты учишься шаманить. Глядишь, ойроты в тебя поверят, да и я под твоим руководством медицинских ошибок не сделаю. Раз уж они приехали ко мне, лучше, если принимать их буду я, а ты вроде переводчика или ассистента. Между делом, заполняй на них истории болезней. Глядишь, и план по приему больных выполнишь.

Так и порешили. Результаты превзошли все мои самые смелые ожидания. То ли никогда не принимавшие лекарств ойроты оказались к ним очень чувствительны, то ли роль сыграла психотерапия (а на внушения я не скупился), но пациенты поправлялись буквально на глазах.

Приходит, например, ойрот с острым гриппом. Из носа льет, температура 39. Я капаю ему в нос раствор эфедрина, даю выпить две таблетки аспирина и предлагаю, прежде чем ехать домой, полежать на солнышке, закутавшись в шубу (ойроты круглый год ездят в меховой одежде, так как в горах днем и ночью резкие перепады температуры) этак часок-другой. Часа через полтора мы его снова осматриваем. Температура нормальная, от насморка и следа не осталось, глаза веселые, самочувствие отличное. Разумеется, к лекарствам я добавлял таинственные пришептывания, пассы, в общем, «колдовство».

И вот однажды один из моих бывших пациентов таинственно отзывает меня в сторону и говорит, что со мной хочет познакомиться камла.

— Как, — удивился я, — а разве их не всех переарестовали, когда боролись с шаманством?

Оказалось, не всех. Кампании по арестам проводились по аймакам. Сначала в аймак приезжал уполномоченный НКВД, создавал агентурную сеть, выявлял шаманов. Потом отряды особого назначения оцепляли стойбище, прочесывали все население и арестовывали искомого камлу. Но камла, о котором шла речь, заранее почувствовав недоброе, уехал к дальним родственникам в отдаленный от дома аймак, перестал камлать и растворился среди местного населения.

Ехали мы с сопровождающим часов шесть по горным тропинкам и без тропинок. Не исключена возможность, что он нарочно запутывал следы и вез меня окольным путем. Наконец, подъехали к аилу. У входа сидел, как мне тогда казалось, старик лет пятидесяти и курил трубку. Он, не вставая, протянул мне руку и предложил сесть рядом. Сопровождающий, он же переводчик, примостился на корточках напротив.

— Так ты, говорят, камлаешь? — спросил шаман. — Это правда, умершего (он назвал имя, которое я забыл) людям показывал?