Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Я был частым посетителем и собеседником Крамштыка. Узнав о моем решении, он склонил меня отправиться не в Вильну, а в Житомир, куда в это время, по смерти Якова Эйхенбаума, инспектором раввинского училища был назначен Х.З. Слонимский, редактор газеты «Гацефира», издававшейся в Варшаве, с которым Крамштык был в дружеских отношениях и которому он вызвался меня хорошо отрекомендовать. Теперь дело было решено; снабженный теплым рекомендательным письмом Крамштыка, я вторично отправился в свою Мекку и на этот раз беспрепятственно туда прибыл.
А. Г. Ковнер
Из записок еврея[103]
I
Раннее детство Семейная обстановка • Бедные бахуры • Дядя-богач • Дед • Способы обучения Библии и Талмуду • Лжетолкования • Жизнь в деревне • Другой дед • Бабушка • Отец-композитор • Нищета • Еврейская свадьба • Дядя-шатун
Я начинаю себя помнить с четырехлетнего возраста. Сознание моего раннего детства почему-то связано у меня с маленьким семейным несчастьем. Отец мой случайно потерял на улице четыре рубля. Событие это, по-видимому, причинило большое горе всему нашему семейству. Отец, помню, оплакивал потерю горючими слезами и несколько дней подряд все ходил на поиски, надеясь как-нибудь найти деньги, а мать была страшно угрюма и зла; другие же члены семьи все это время молчали и дрожали в разных углах.
Но надо сказать несколько слов о моих родителях и их общественном положении. Отец, которого помню с двадцативосьмилетнего его возраста, был среднего роста, очень худощав, с замечательно тонкими и правильными чертами лица. Он мог считаться красавцем, если бы не страшная близорукость, заставлявшая его постоянно морщиться и щуриться, что портило благородное выражение лица. Мать же, которая была на пять лет моложе отца, была совершеннейшим контрастом последнему, маленькая ростом, полная, румяная, со злыми, но умными и зоркими глазами, вечно чем- и кем-нибудь недовольная, она приводила в трепет всех детей. Побаивался ее и отец.
Отец женился на ней, когда ему минуло семнадцать лет, а ей — тринадцать, причем он уже был вдовцом. От первой жены, умершей от холеры в 1830 году, у отца детей не было, а потому я никакого понятия о ней не имею; сам же отец никогда о первом своем браке не упоминал. От второго же брака пошло обильное потомство: через каждые два-три года являлся на свет ребенок. Я был третьим. Всех же детей впоследствии накопилось девять душ: семь сыновей и две дочери, не считая двух (кажется), умерших в раннем детстве. Жили мы в Вильне.
Общественное положение моих родителей было далеко не блестящее, но довольно почетное среди евреев. Имея в числе своих предков и родственников много ученых раввинов, отец считался яхсон, то есть аристократом; никакого ремесла он не знал, а занимался с самых юных лет изучением Талмуда и Библии, которую он знал в совершенстве почти всю наизусть. До своей первой женитьбы он, как и все другие бедные бахуры (молодые люди), перебивался в маленьких еврейских местечках северо-западных губерний, живя в молитвенных домах и питаясь у разных благотворителей, которые, по принятому обычаю, кормили молодых людей по одному определенному дню в неделю. Таким образом, каждый юноша, занимавшийся в молитвенном доме изучением Талмуда, имел в течение недели семь хозяев.
Этот способ пропитания приезжих юношей практиковался только до женитьбы скитальцев, но как только молодой человек вступит в брак, все продовольствие его, согласно брачному договору, принимает на себя его тесть, который обязуется держать у себя молодых в течение определенного срока. В это время молодой продолжает заниматься изучением Талмуда, а юная его супруга присматривается к окружающей жизни, изучает какое-нибудь ремесло или же предпринимает, при содействии своих родителей, какую-нибудь самостоятельную торговлю. Затем по окончании срока даровой жизни у тестя молодой человек или продолжает свою науку, надеясь достигнуть со временем положения раввина, или же, в крайней нужде, делается меламедом, то есть учителем детей своих единоверцев. Но так как комплект учеников редко превышает семь-восемь человек, а плата за обучение получается самая ничтожная, от 10 до 20 рублей за полугодие, то меламеды обыкновенно страшно бедствуют.
Мой отец, хотя и не был специально меламедом, так как у нас в доме не было хедера (домашней школы), но он занимался обучением детей у них на дому. Мать имела ничтожную долю в ничтожной торговле зерновыми продуктами, которая давала ей от трех до четырех «злотов» (15 коп.) в неделю.
Этих скудных средств, конечно, было недостаточно для прокормления довольно уже многочисленного семейства моих родителей. Но главным подспорьем их существования был паек (кицве), в размере двух рублей в неделю, который отец получал от старшего своего брата, известного в Вильне ученого, богача и благотворителя.
Об этом дяде-богаче стоит сказать несколько слов.
Дядя, рабби Мордхе Лейзер, был старше моего отца лет на десять и пользовался громкой известностью среди виленских евреев. Он был как бы солнцем, светом и теплом которого пользовались все его родственники. Отец мой был известен в Вильне лишь как брат «великого» человека, а мы, дети, славились только как племянники его. Дядя был центром нашего мира, и мы все смотрели на него как на недосягаемую величину.
Величие же дяди состояло главным образом в том, что, благодаря случайно нажитому его женою состоянию, он ни в ком не нуждался, все время проводил за фолиантами Талмуда и его комментаторов и жертвовал из своего достатка более или менее значительные суммы на благотворительные дела виленских евреев.
Смутная легенда ходила между нами, что жена дяди, весьма деловая женщина, купила дело какой-то
