Жизнь и творчество Р. Фраермана - Владимир Николаев
Мой поплавок качнулся, погрузился в воду, я вытащил маленького карасика.
Заря занималась. Неожиданно легкая тучка, похожая, скорее, на прозрачную дымку, набежав на нас и словно играя, пролилась теплым дождиком, будто росой, зашумела в листьях дуба и вспугнула затаившиеся ночные пряные запахи травы и влажной земли. Бесшумно стали перелетать маленькие птички.
Клев почему-то прекратился.
Под старым дубом была скамеечка. Мы присели на нее. Теперь я мог рассмотреть учительницу: ее лицо оживляли вдумчивые темные глаза и крутой светлый лоб красивого очертания. На лице ее играла, то появляясь, то исчезая, словно зарница, улыбка.
Учительница о чем-то думала или, быть может, вспоминала что-то очень хорошее: я отчетливо видел на ее лице всегда пленяющее меня внешнее выражение таинственной работы человеческой мысли.
И в этом раздумье учительница будто сама себе сказала:
— Как часто мы бьемся, чтобы найти дорогу к сердцу человека. А дорога-то рядом. Через прекрасное.
— Это вы о звезде? — спросил я.
— И о звезде, и о Кате, моей ученице.
Мы помолчали. Тучка уже растаяла в небе. Поплавки наши стояли намертво. Но безмолвие, душистый влажный воздух, все обаяние уже приближающегося летнего утра расшевелили, видимо, душу учительницы. И она опять заговорила:
— Зовут меня Анной Алексеевной. Живу я в Москве. Работаю в школе, преподаю географию. И вот хочется мне рассказать вам о моих учениках.
Я рад был ее послушать.
— Странно, — сказала Анна Алексеевна, — солнце летнее всходит. А вспомнилась мне зимняя звездная морозная ночь. Однако придется начать все по порядку. На одном уроке я рассказывала классу о своей поездке в Сибирь. И упомянула знаменитый обелиск на Урале, где написано: «Европа — Азия».
— Вот бы поехать, посмотреть! — сказал кто-то из учеников.
— Что же, поехать можно, — сказала я.
— Да ведь дорого, — возразила девочка. Это была моя Катя. — Где же денег взять?
— Деньги надо заработать самим, — заметила я. — Тогда и путешествие будет приятнее. Работают же наши мальчики на каникулах. Разносят телеграммы. Разгружают на путях эшелоны. Если серьезно ваше желание, можно все взвесить, подсчитать, обдумать и собрать нужную сумму.
Собралась группа, человек пятнадцать. Стали узнавать, где можно получить работу. Узнали, что нужны няни в больницах на ночных дежурствах, грузчики на вокзалах, дворники.
Не буду останавливаться, как мы решали, кому и куда пойти. Приступили мы к работе во время зимних каникул. И вот я с двумя девочками, Катей и Олей, пошла на уборку снега на одной из улиц Москвы. Ночь сначала была туманная. Мы шли довольно быстро. Но подул ветерок. Часть неба очистилась. И, как сегодня, глянула на нас сверху какая-то чудная звезда. Спустя минут пятнадцать все небо очистилось и, как огромная иссиня сверкающая чаша, наполнилось, точно цветами, звездами. Луны не было. Ясно прочерчен был Млечный Путь. И все звезды лучились, мерцали, точно шептали что-то нам. А кругом полная тишина. Безлюдье. Только милиционер прохаживался на своем посту.
Это была какая-то особенная, торжественная красота. Девочки мои даже остановились. Они будто впервые увидели, как прекрасна Москва в этой звездной ночной тиши, как легки и воздушны здания, на которые днем они не обращали внимания. Эта красота обнимала нас, ласкала, и нам казалось, что мы не на улице, а словно в каком-то старинном храме или музее.
Мы подошли к нашему участку. Стали работать. Я показывала девочкам на обледеневшие бугорки и скаты на тротуарах, что часто бывают причиной тяжелых увечий. Мы молча работали. Старались не шуметь. Ведь кругом все спало. Изредка только встречался редкий прохожий. Кто он? Почему так поздно идет? Может, горе случилось или настигла беда?
Я тревожилась за Катю и Олю. Боялась, что они быстро устанут. И все приглядывалась к ним.
Но девочки, взволнованные и словно охраняемые красотой этой царственной ночи, работали радостно: у них были такие верные, легкие движения. Они просто не могли работать иначе.
Эти точные, стройные движения привлекли даже внимание дворничихи, которая работала напротив. Она посмотрела, удивилась. Покачала головой: ее сторона была очищена очень небрежно.
К утру наш участок казался широкой черной совершенно гладкой лентой. Мы даже полюбовались им.
Подъехал фургон с хлебом. Возчик остановил лошадь у булочной на нашей стороне. И тоже удивился:
— Да неужто это дочки так убрались? Ну и благодать! Вот спасибо-то вам сердечное. А то вчерась-то мой Саврас скользил-скользил на льду-то, упал на колено, уж я испугался, что ногу сломал. А нынче-то, какая радость! Ну, Саврас, не бойся!
И он ласково положил на шею лошади свою широкую ладонь. А лошадь, чувствуя ласку хозяина, умными благодарными глазами смотрела на него.
Возчик стал разгружать фургон, вынимать ящики с караваями белого хлеба.
— Вот оно и хорошо, доченьки мои, — опять обратился он к моим ученицам. — Вы постарались для меня с Саврасом. А мы для вас хлебушко привезли. Так-то оно и хорошо. Один для другого должен стараться.
———
— На другой день группа наша собралась в школе, чтобы обсудить первый рабочий опыт. Все — и мальчики и девочки — поработали дружно и радостно. Это было видно по лицам ребят. Но удивила меня Катя. Она, обычно неразговорчивая и чаще грустная, чем веселая, вдруг тоже захотела сказать о том, как мы поработали.
— Я ведь знаю, — начала Катя, — что я некрасивая и способностей у меня мало. Мне всегда от этого было как-то тоскливо. Будто я ни к чему. И вот сегодня ночью, когда мы работали с Анной Алексеевной, я первый раз в жизни убедилась, что и такая, какая я есть, я тоже нужна людям и мой скромный труд принес кому-то радость, и я узнала сердцем, что такое счастье. И я подумала: это неважно, что у меня нет никаких талантов, все равно я сердцем со всеми. И утром, когда я возвращалась домой и увидела, как озабоченные люди шли, не обращая внимания на то, что тротуары чистые, и бросали небрежно окурки и всякий мусор, у меня даже душу защемило, и мне даже стало их жалко, что они не видели, какая была ночь и какая замечательная наша Москва. Мне хотелось рассказать им, какое счастье мы испытали!
И вот я это
