Наталья Бондарчук - Единственные дни

– Окно больницы выходило во двор, где были видны деревья с ярко-желтой листвой, и он в последний раз посмотрел на эту красоту и без стона и страданий отошел… Он ушел в дни своего ангела Сергия.

– Все мы дети Сергиевы, – сказала я брату.

На девятый день мы все собрались на кладбище у могилы отца. Маша познакомилась с трехлетним сыном Федора – Сергеем Федоровичем Бондарчуком.

А в доме Сергея Федоровича мне показали его последние картины, которые я еще не видела. Икона с ландышем и фигура преподобного Сергия. Вечером шла передача об отце, в ней Никита Михалков сказал: «Он создал свою планету – Бондарчук».

Каким был мой отец? Этот вопрос будет волновать людей, желающих подняться над сплетнями, домыслами, интригами вокруг громкого имени.

Безусловно, я далека от объективной оценки человека, которого любила и люблю, чье творчество для меня бесценно, а мысли, высказанные в дневниках или доверенные лично мне, до сих пор руководят моими поисками в искусстве.

Моих личных встреч с отцом после того, как мои родители расстались, было немного. Может быть, именно это позволило мне увидеть и оценить творчество отца как часть его души. Прав Есенин: «лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстояньи».

Однажды мы с Колей Бурляевым и моим сыном Ванюшей решили навестить отца. Мы снимали фильм «Медный всадник» в Ленинграде, а папа там же – «Красные колокола». Поздно вечером мы отправились к Зимнему дворцу. То, что открылось нашим взорам, было незабываемо.

Гигантские толпы матросов и солдат, освещенные прожекторами, заполняли всё пространство Дворцовой площади. Примерно девять тысяч участников массовых сцен было задействовано для «взятия Зимнего». Не знаю, было ли столько людей у Ленина в Октябрьскую революцию, но Романов, руководивший тогда Ленинградом, обеспечил съемки огромным числом людей. Ходила даже шутка: «Тогда власть брал Ленин, теперь снова Романов с помощью Бондарчука». Всё клокотало, кричало и бежало. И мы – трое – бежали короткими перебежками под перекрестным светом прожекторов, пробираясь сквозь оцепление, пиротехнические дымы и весьма ощутимые залпы орудий.

Наконец мы увидели киногруппу. Одновременно использовалось несколько кинокамер. Вадим Юсов, главный оператор картины, летал над площадью на вертолете и снимал сверху.

Сергей Федорович стоял чуть в отдалении от киногруппы, молча смотрел перед собой, откинув назад голову. Седые пряди его волос развевались на ветру, вся его фигура, мощная и красивая, была под стать общему монументальному действу.

Я подошла к отцу, мы обнялись. Сергей Федорович тепло поздоровался с Николаем и Ванюшей. А я не выдержала и, глядя, как каскадеры штурмуют Александрийский столп, спросила:

– Папа, как же ты всем этим управляешь?

– Никак, – ответил Сергей Федорович, – оно само!

Это, конечно, была шутка. Он всегда отвечал за всё и за всех. Он был душой этого грандиозного действа. Сегодня, когда фильмы становятся все более продюсерскими, есть опасность потерять главное в этом художественном процессе – от зреющего в душе художника образа до его реализации и полного воплощения. Впрочем, для истинного художника каждый фильм – первый и единственный.

Помню, как пришла к отцу домой, а он стал читать о Ленине по запискам Троцкого. Запомнила, что в этом описании был дан совсем иной образ Ильича: не того доброго и милого дедушки Ленина, с бородкой, а человека резкого, почти непредсказуемого, с глазами-«буравчиками».

До сих пор фильм «Красные колокола» не оценен как абсолютно иной взгляд на русскую революцию и образ вождя. Сергей Федорович снял привычную для масс маску «добренького» Ульянова. Без привычной бородки он вообще странен в этом фильме. Такое мог позволить себе только Бондарчук.

Работая над фильмом «Ватерлоо», он запретил своей группе передавать Госкино привычную для того времени дань – заработанную валюту. По негласным законам все, что советские люди получали за границей в оплату за собственный труд, они должны были сдать и через какое-то время получить жалкие деньги в рублях. Закон существовал, но, естественно, никем и никогда не был написан. Этим воспользовался Бондарчук, и вся его группа не сдала валюту.

Его вызвали на ковер и мягко намекнули, что группа должна сдать деньги. Бондарчук заявил: «Это чтобы вашим сынкам было на что поехать в Африку поохотиться на львов? Ни за что не отдам». Бондарчука тут же окрестили «Король Лир».

Евгений Евтушенко снял в его объединении фильм о Циолковском. В Госкино под председательством Ермаша прошло заседание. Ермаш лично высказал несколько замечаний Евтушенко. Неожиданно раздался голос Сергея Федоровича, дотоле молчавшего.

– Кто ты такой? – обратился он к председателю Госкино Ермашу.

– Я? – изумился Ермаш.

– Да, ты? – настаивал на вопросе Бондарчук. – Кто ты такой, чтобы делать ему замечания, – показал он на Евтушенко. – Я всю жизнь работаю в кинематографе и не могу ему, Евтушенко, художнику, делать замечания, а ты… Да кто ты такой?

Опять же это всё мог позволить только Бондарчук. Его молчания боялись, его голоса страшились… А сам он переживал за всё и за всех.

Я попросила его прочесть стихотворный текст в моем фильме «Детство Бемби». Стихи, написанные специально для фильма Николаем Бурляевым, ему пришлись по душе. И вот мы с отцом в тонателье «Мосфильма».

С какой же ответственностью Сергей Федорович отнесся к этой работе! А ведь это был просто закадровый текст. Каждое стихотворение мы записывали чуть ли не по четырнадцать дублей!

«Стихи – это, можно сказать, высшая интонация» – эта мысль принадлежит Пушкину. В дневниках отца я увидела ее подчеркнутой, так же она была выписана и в мой дневник.

Вот эта высшая интонация и была мерилом, думаю, что не ошибусь, всего творчества Сергея Федоровича. Она заставляла работать в буквальном смысле слова до пота, до изнеможения, чтобы прочесть стихи на высшем пике собственного проживания.

Его чувство ответственности было феноменальным. Он создал себя сам. Из провинциального мальчика стал большим художником и в то же время сохранил свое прежнее, почти мальчишеское, сердце, отзывчивое на красоту, в вечном познании и изумлении перед божественными законами природы.

Лишь Человек – Венец и Царь Природы —Встал вне закона над лесным народом!

– читал мой отец, стоя перед экраном снятого мною фильма…

Я обняла отца, его рубашка была мокрой от пота…

– Ну что? – почти робко спросил он меня, – получилось?

– Получилось, получилось, папа, спасибо…

– И тебе спасибо, Микола (так, на украинский манер, называл он Колю Бурляева). Стихи твои здесь к месту…