Ирвинг Стоун - Происхождение

У Эммы тем временем появились для него новости, которые она считала куда более важными, чем все остальное.

– Ты должен услышать их от меня, прежде чем природа растрезвонит о них целому свету, – с улыбкой, прятавшейся в уголках рта, сказала она.

Он смотрел на нее во все глаза.

– Да, дорогой. Тебе в скорости предстоит стать отцом. Думаю, еще до конца года.

– Ты уверена?

– Наверно, так спрашивают все мужья. Конечно уверена! Я знала это еще тогда, когда утром плохо себя почувствовала в Мэр-Холле.

Он опустился на колени перед стулом, на котором сидела Эмма, и осторожно взял в ладони ее лицо.

– Родная моя! Я так счастлив за тебя. За себя. За нас. За всех. – Он с нежностью поцеловал жену. – Обещаю, что буду всегда любить тебя и заботиться о тебе.

– Обо мне нечего особенно заботиться, – ответила она. – Я же из породы Веджвудов: наш фарфор не бьется.

Несмотря на "послание" Эммы и его страстное желание не причинять ей огорчений, он оказался не в силах отказаться от своей все более четко оформляющейся теории происхождения, изменения и становления видов. Он был как одержимый: простой подсчет показывает, что с начала первой записи в первой книжке два года тому назад, с июля 1837-го, он прочел сотни книг, брошюр и статей и подписался на многие из необходимых ему журналов "Вестник Линнеевского общества", "Научный ежеквартальник", "Эдинбургский философский вестник" и "Анналы естественной истории". И хотя он был в состоянии продолжать писать книгу о кораллах, следить за тем, чтобы цветные иллюстрации в третьей части монографии "Птицы" выполнялись на том же высоком уровне, что и в первых двух, или редактировать заключительную шестидесятистраничную главу монографии Уотерхауса "Млекопитающие", всякий раз, когда очередная работа заканчивалась, мысли его неизменно возвращались на стезю, бравшую свое начало на Галапагосских островах и каждодневно расширявшуюся по мере того, как шедший по ней путник делал все новые наблюдения и открытия. Он ступил на путь ереси, а еретиков осуждали на публичную казнь, как был осужден Галилео Галилей.

В свою записную книжку он заносит: "…Я категорически против права кого бы то ни было оспаривать мою теорию на том основании, что она делает мир даже старше, чем полагают геологи. Но можно ли сопоставлять продолжительность жизни планет и нашу?"

Четвертую записную книжку он закончил в июле, преисполненный решимости во что бы то ни стало набрать материал для подтверждения своих взглядов и постепенно подойти к предварительным выводам, которые он пока не собирался предавать огласке. Отныне он не напишет ни строчки, но для самого себя сформулирует законченную теорию. Однако в один прекрасный день, и Чарлз знал это, он должен будет изложить ее на бумаге. И опубликовать! Эмма готовится родить ребенка на радость им и их близким. А то, что готовится "родить" он… принесет ли оно радость хоть кому-нибудь?

Погода все лето стояла чудесная. Чарлз и Эмма часто гуляли у себя в саду: беременность жены протекала легко.

В конце августа, оставив Эмму в Мэр-Холле, он отправился в Бирмингем на съезд Британской ассоциации по распространению науки, где предполагалось выступление с докладами большинства ведущих ученых страны, собиравшихся, чтобы обменяться мнениями и скрестить шпаги в полемике. Туда должны были съехаться университетские профессора, сотрудники библиотек, архивариусы, исследователи и наиболее талантливые из дилетантов, для которых наука была не профессией, а хобби. Многих Чарлз знал лично, других видел впервые. Некоторые уже успели прочесть его "Дневник": они хвалили стиль изложения и описание экзотических стран и народов. Но вот геологические теории об опускании и подъеме на протяжении миллионов лет не только огромных масс воды, но и столь же огромных участков суши они отвергали. Принимая его наблюдения, они вместе с тем отвергали появившиеся в результате этих наблюдений дарвиновские гипотезы, подобно тому как Джон Генсло в свое время отвергал лай-елевские.

Как-то они вместе с Лайелем зашли выпить пива в бар, расположенный рядом с залом заседаний. Смахивая с уголков губ пену, Лайель изрек:

– Как говаривал в древности один мудрец, "не надейтесь обратить в свою веру современников; поверить вам сможет только следующее поколение".

В Лондон Дарвины вернулись в конце октября. Дома его ждала записка от Яррела с приглашением зайти к нему в лавку. В шерстяной шапочке, предохранявшей голову от холода, с сияющей улыбкой на лице, старик удивительно напоминал греческую маску смеха.

– Поздравляю, Дарвин! Все ваши книги распроданы. Мне пришлось заказать новую партию. В других лавках то же самое.

Чарлз был удивлен. После рецензии в "Атенее" отзывы, появлявшиеся в прессе, были куцыми и лишь изредка положительными.

– С томами Кинга и Фицроя ничего похожего не происходит, – продолжал книготорговец. – Теперь самое время потребовать, чтобы Колберн отдал в переплет оставшиеся экземпляры. И еще, вам необходим другой титульный лист. Ведь на нынешнем ваше имя не значится.

Генри Колберн тут же согласился отдать в переплет еще пятьсот экземпляров для второго выпуска.

– Но учтите, – сказал он Чарлзу, – что это не второе издание, а то же самое. Просто с другим титульным листом оно будет считаться дополнительным выпуском.

Усмехнувшись про себя, Чарлз подумал: "Великолепно! В этом году у меня будет пополнение и от Эммы, и от Кол-берна".

Новый титульный лист имел следующее заглавие: "Дневник изысканий по геологии и естественной истории различных стран, посещенных кораблем флота ее величества "Биглем" под командованием капитана Фицроя в 1832 – 1836 годах, составленный Чарлзом Дарвином, эскв.. магистр.. член. Корол. общ.. секретарем Геологического общества". Чарлз тотчас заказал тридцать экземпляров на свой адрес, как только они будут готовы. Наконец-то его работа должна была принести ему хоть какой-то гонорар. Ведь за одиннадцать уже опубликованных к тому времени выпусков "Зоологических результатов путешествия на "Бигле", хотя на редактуру и подборку иллюстраций к ним он затратил массу времени, ему не причитается ничего. В январе должен был появиться первый выпуск серии Дженинса, посвященный рыбам. Чарлз изо всех сил старался экономно расходовать тысячефунтовую правительственную субсидию, но изготовление карт и иллюстраций обходилось баснословно дорого. За чаем у Лайелей, сидя перед камином, он спросил:

– Если к тому времени, когда выйдет вся "Зоология", у меня в кармане останется несколько фунтов стерлингов, то как вы считаете: могу ли я использовать их примерно для десяти карт и гравюр на дереве для своей книги о кораллах?