Слабак - Джонатан Уэллс
Когда я лежал рядом с ней на боку, она положила свою руку мне на бедро, а затем несколько рассеянно погладила по спине. Её телесная щедрость переполняла меня. Я почувствовал, что просто обязан сейчас что-то сказать. Должен поблагодарить или нежно коснуться её волос. Но всё, что я смог сделать, – лишь приготовиться к чему-то болезненному (как будто я снова стал ребёнком в приёмной врача, понимавшим, что его привели на укол). Тишина затянулась и словно повисла в воздухе. Она давила на стены и окна, как система низкого давления. Мне хотелось исчезнуть, но я всё ещё находился там, ощущая себя брошенным.
По сравнению с Ингрид (и особенно – с Натали!) Дафни казалась простушкой. Она не укладывала волосы и не красилась тушью. В ней не чувствовалось праздной лести. А без этих слишком соблазнительных внешних атрибутов она казалась безликой.
Да, хотелось, чтобы любовь стала взаимной, бесстрашной, радостной – но в то же время неповторимой для меня. Я представлял, как новое чувство наполняет меня, привнося вожделенную «земную тяжесть», которой так не хватало. Эта любовь могла бы связать воедино распущенные мотки моих мышц и нервов – натянуть их настолько, чтобы я стал выше. Хотя, когда Дафни сама предложила нечто подобное, эта идея мне вдруг показалась чуждой. Увидев выражение естественного желания, я захотел убежать – или от Дафни, или от себя.
– Думаю, мне нужно идти, – сумел выдавить я.
– Но почему? Ты не можешь уйти прямо сейчас, – умоляюще произнесла она. – Пожалуйста, останься со мной.
– Нет, я должен: не могу остаться. Но это не твоя вина.
Я поднялся с матраса, который она переложила с каркаса кровати на пол, сел на деревянный стул и, словно в трансе, надел брюки. Я велел себе продолжать двигаться: «Не останавливайся, иначе рухнешь!»
Она наблюдала за мной, обиженная и озадаченная. Надев куртку, я посмотрел на неё и подумал, что сейчас развалюсь на кусочки. Но вместо этого заставил себя выйти.
Идя по дорожке к своему общежитию, я чувствовал, что меня переполняет всё то, что не смог сделать и сказать. В тот момент я словно и не был человеком. Поэтому и не мог быть благодарен Дафни за доброту и нежность. Интроспекция стала жестокой, здесь было не до заботы о себе. Если и чувствовал к Дафни какую-то теплоту, то не мог выразить её или даже обнаружить. Груз собственной неадекватности стал бременем, давившим на меня с такой силой, что я едва мог волочить ноги.
Открыв дверь в свою комнату, я сразу пошёл к кровати и лёг, даже не сняв пальто. Потом протянул руки к окну, находящемуся позади. На подоконнике стояло много книг из предстоящей учебной программы. Я взял первую попавшуюся под руку и положил её на грудь. Это оказалась Библия. До этого я читал лишь небольшие фрагменты, поэтому в этот раз открыл её наугад. Псалмы. Провёл пальцем по семнадцати строкам первой главы и произвольно остановился на четырнадцатой, которая гласила: «Для меня мой милый – соцветье хны в виноградниках Эн-Гéди». Нежность из этих строк, казалось, настолько отсутствовала во мне, что книга выскользнула из рук.
Отец пытался помочь мне стать таким мужчиной, какой соответствовал бы его представлениям. Но тому мужчине, которым я стал сейчас, казалось, катастрофически не хватало жизненно важных эмоциональных компонентов. У меня не получалось говорить прямо. Я не знал, как выразить самое простое чувство, и не мог почувствовать в себе никаких эмоций. Вместо этого во мне была масса сомнений и странных теорий, сквозь которые я больше ничего вокруг не видел. Отец организовал моё знакомство с сексом – но с сексом, отделённым от эмоций: приятным, но пустым. Я, по сути, был не доросшим до «взрослости» мальчиком.
Внезапно захотелось заставить себя вернуться в комнату Дафни и объяснить ей, почему всё так произошло. Но я знал, что не смогу.
Когда мы увиделись через несколько дней, она заглядывала в мои глаза в поисках объяснения моего внезапного ухода. Ни один из нас не произнёс ничего, кроме дежурного «привет». Она внимательно изучала моё лицо – видимо, надеясь, что если и существовала какая-то преграда, сдерживающая меня, то она вдруг чудесным образом растворилась. Но я оставался прежним, потерянным в себе.
Фантазируя о мужественности, я мечтал прижать Дафни к себе, утешить и почувствовать её уверенность во мне.
И даже как можно мягче произнёс «до свидания», когда мы расставались. Но это составляло всю близость, что я на тот момент мог бы дать.
Через несколько дней мы снова встретились.
– Пойдёшь в мою комнату? – с улыбкой спросила она.
Я неохотно согласился.
– Я же немногого от тебя хотела. Или, считаешь, многого? А почему тогда сбежал? Почему не хочешь сказать мне что-нибудь? Я разве сделала тебе что-то плохое? – начала закидывать меня вопросами Дафни.
По сути, это был один вопрос – тот же самый, что и раньше. Но он казался для меня самым трудным. Когда подобных вопросов она, не останавливаясь, задала с десяток – в своей сумме они просто ошеломили меня.
Она уставилась на меня, гневно наморщив лоб. Казалось, что она вот-вот взорвётся. Не думаю, что собиралась причинить мне боль, но чувствовалось, как сильно она обижена и требует объяснений.
И, чтобы спастись, оставалось только одно: я развернулся и ушёл так быстро, как только мог.
В последующие дни я держался от Дафни настолько далеко, насколько только мог. Что давалось нелегко, потому что кампус казался довольно маленьким: мы посещали один и тот же курс. Если я видел, что она приближается ко мне, то быстро разворачивался, чтобы не столкнуться с ней. Её подруги сердито зыркали на меня, когда мы проходили мимо, как будто я представлял из себя жуткого монстра.
Дафни словно бы воплощала все мои недостатки, напоминая о том, что я – маленький и неумелый. Она умножала критику, которой я когда-либо подвергал себя. Сколько бы усилий я ни тратил на то, чтобы увильнуть от неё, чувства, что она вызывала, засосали меня.
Казалось, моё тело отделилось само от себя, как будто кожа стала бумажным пакетом с множеством случайных, не связанных между собой частей внутри.
Дафни стала доказательством того, что отец не ошибся в своих суждениях обо мне.
Глава 17
Когда я вошёл в «Литтл кампус», Билл сидел в углу. Мы договорились встретиться, чтобы вместе выпить пива. На нём был
