Родион Нахапетов - Влюбленный

Каждый вечер я звонил Наташе. Несмотря на занятость, дни тянулись медленно, и я уже не мог дождаться, когда кончится наша разлука. И вдруг неожиданный удар: в американском посольстве, с недоверием взглянув на мой красный советский паспорт, заявили: «Визу получите не раньше чем через 21 рабочий день. Таковы правила».

Я был сражен наповал. Не видеть Наташу еще месяц?! Немыслимо!

Бросился к режиссеру, так, мол, и так, что делать?

— А что тут поделаешь? Придется сидеть в Париже. Спросим продюсера.

На следующий день, переговорив с продюсером Ли Дэйвисом, Давыдов сказал:

— Продлеваемся на месяц. Ли в восторге от Парижа. С ним здесь и жена и сын. Все довольны.

Я был взбешен:

— Мне плевать, что все довольны. Мне надо уехать!

Давыдов посмотрел на меня с любопытством:

— Не понимаю. Месяц в Париже! Ты до этого бывал здесь?

— Бывал!

— Бы — вал… Это сказка! Хочешь, я позвоню Наташе? Тут ведь объективные причины: посольство не переспоришь.

— Да не хочу я здесь торчать, елки — палки! Я прошу тебя помочь.

По — видимому, Давыдов понял, что мое настроение — не прихоть, и он принялся тут же названивать каким‑то чиновникам в Штатах. Виза была получена через три дня, и я на крыльях счастья полетел в жаркий, мутный от вечного смога Лос — Анджелес. И вместе со мной — недовольная съемочная группа.

Сюжет для триллера (в стиле Хичкока) обрел четкие формы в моем сознании, так что по приезде в Лос — Анджелес мы с Роном начали активно работать. Мы встречались чуть ли не каждый день. Между нами установилось полное согласие. Наташа была рядом и всегда приходила на помощь, когда мой словарный запас истощался. Я вслух, сцену за сценой, выстраивал будущий фильм, Рон подробно все записывал. Затем мы расставались, и через два — три дня то, что мы придумывали и обговаривали, можно было увидеть на бумаге. Мне нравился стиль Рона (не сравнить с Дженнифер) да и сам он, деликатный, умный.

Рон бывал у нас дома. Стал нашим другом, но мы никогда не задавались вопросом, почему он в сорок лет не женат. В Америке не принято лезть в душу.

Как‑то у нас в гостях был президент телевизионной студии «Уорнер Бразерс» Ричард Робертсон. Наташа знала его много лет и называла по — свойски Дик. Дик то и дело в кого‑нибудь всерьез влюблялся. В этот раз он привел с собой атлетического сложения девицу, настоящую культуристку. Так вот эта упругая девица тут же положила глаз на нашего застенчивого Рона. Попробовала даже завязать с ним отношения, но Рон вежливо сказал «нет». Как это можно было истолковать? Очень просто, девушка не в его вкусе. Однако со временем стало очевидно, что никакая девушка его не сможет прельстить. Никогда.

Сознание того, что Рон того же поля ягода, что и Дима Демидов, нас с Наташей нисколько не смутило. Хороший человек и есть хороший человек.

Пришла зима в Калифорнию. Смешно сказать — зима. По — летнему сияет солнце над головой, и даже в пасмурную погоду можно ходить налегке. Мои московские теплые вещи висят нетронутыми уже вторую зиму. Быстро бежит время. Убегает…

Как там Анютка? Она в Вагановском училище в Ленинграде. Там сейчас, наверное, сыро, мерзко. Что они с бабушкой делают долгими вечерами? В Москве тоже слякотно, и Машулька, наверное, с ангиной или с насморком. Как обычно…

Я думаю о них, и меня всякий раз охватывает беспокойство, поднимается волна жалости.

Анютка… Мне кажется, ей будет тяжело в жизни. Замкнутая, упрямая. К ее сердечку пробиться нелегко.

А Маша? При ее оптимистичном, задорном нраве так ли уж все безоблачно? Ее преследует аллергия — от грязного воздуха, от воды, от ее любимого попугайчика, от всего…

Разумеется, живя с Наташей, я помалкивал о своих тревогах, чтоб не сталкивать лбами две силы — любовь к ней и любовь к девочкам. Только вот вопрос, почему эти чувства сталкивались, а не мирно сосуществовали?

Ответ: потому, что моя любовь к детям значила для Наташи кровную, а значит, и неразрывную связь с Верой.

— Ты говоришь о детях, а думаешь о ней! — вспыхивает Наташа.

Расстроенный, я садился за пианино…

И вот — опять простились с летом,Цветы охватывает дрожь,Ты слишком строг, холодный ветер,Ты больно бьешь, осенний дождь.Зимой пугают злые ночи,Зимой так хочется тепла,Земные дни теперь короче,Метель дороги замела.Но все кончается на свете…Деревья сон отгонят прочь,И снова чист весенний ветер,И снова ласков теплый дождь.

Мы с Роном наконец закончили наш триллер и назвали его (с Наташиной подсказки) «Психушка».

Я работал над этим сценарием с особым подъемом. Не только потому, что был творчески удовлетворен и надеялся на успех, а еще и потому, что основа истории документальна. Излагая ее, я избавлялся от давней боли, связанной с воспоминанием о матери, которую за инакомыслие упекли в психиатрическую больницу.

Позволю себе рассказать эту историю.

Во времена Хрущева мама решила, что Никита Сергеевич сможет навести порядок и выпустить из застенков ГУЛАГа политических заключенных.

Она тогда работала воспитателем в лагере. Имея постоянный пропуск, мама передавала на свободу письма и информацию о нарушении прав человека как в лагере, так и за его пределами. Вскоре у нее на руках был список невинно осужденных, и он рос не по дням, а по часам.

На мамино письмо Хрущеву ответа не последовало. Советская власть оказалась глухой. Мне было тогда шестнадцать лет, и кино, которым я увлекался, было интересней реальности. Уехав учиться, я и вовсе отдалился от маминых политических интересов. С утра до ночи репетировал в актерской мастерской ВГИКа и материнские письма читал мельком, не углубляясь в днепропетровскую жизнь.

Однако ее письма становились все тревожнее. Сначала у нее были какие‑то нелады на работе (в лагере для заключенных). Потом ее просто выгнали. Потом (в ее отсутствие) в комнате, где она жила, произвели обыск. Потом появились подозрительные типы, следующие за ней по пятам. И наконец, ее вызвали на беседу в психдиспансер. Так она познакомилась с Гендиным, врачом — психиатром, который «захотел ей помочь». Гендин был вежлив, но сказал твердо, чтобы она тут же прекратила болтать глупости о политзаключенных в СССР и тем более писать письма в ЦК КПСС.

— Галина Антоновна, ваши возмущенные письма легко расценить как одну из форм шизофрении. Будьте осторожны.

— Письма были адресованы правительству, а не медикам. Откуда вы о них знаете?

Гендин вздохнул: