Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Еще задолго до того, как первый снежок стал падать на головы солдат отступающей армии, ветераны гвардии и отборных жандармских частей, переброшенных в Россию из Испании, начали сожалеть об этом переводе, который в свое время их так восхищал. По мере того как условия отступления ухудшались, каждый из них все сильнее мечтал о голубом небе над Альмейдой и несущих запахи апельсиновых рощ ветрах Валенсии и Андалусии. Батальоны же, продолжавшие сражаться в Испании, сталкивались с собственными трудностями, и убедить их, что им, оставшимся на месте, очень повезло, было крайне трудно.
В Испании все шло кувырком. Большинство служивших там французов теперь было убеждено, что здесь ничто и никогда не будет происходить надлежащим образом. Проклятие неудач как будто нависало над каждым маршалом, направлявшимся в эту страну. Пока Наполеон и восемь его маршалов шли через русские равнины на встречу с противником у Бородина, те, кто остался в Испании, нежили и растравляли свою обиду, считая ее незаслуженной, невыносимой и чудовищно несправедливой.
Непосредственно перед тем, как отправиться на Восток, император изменил свою политику на Западе. Он назначил своего брата Жозефа верховным главнокомандующим французскими войсками в Испании и направил старого Журдана в Мадрид в качестве военного советника короля.
Журдан привык носить тяжелые грузы. В его молодые годы он перебирался с ярмарки на ярмарку со здоровым мешком образцов за спиной, но груз, который ему сейчас предложили нести, был много тяжелее, чем все, что он перетаскивал в юности. В соответствии с декретом императора в подчинении у Журдана состояли Сюше, считавший себя самым разумным военачальником в Испании (так, впрочем, наверно, и было), Мармон, думавший о себе то же (так, безусловно, не было), Сульт, считавший себя почти королем, и Жозеф, который был настоящим королем, но каждую ночь молился о том, чтобы перестать им быть.
Как честный человек, Журдан старался сделать все, что мог. Он умерил страхи Жозефа и от имени короля издал целый ворох приказов для своих коллег в Андалусии, Валенсии и Саламанке, но ни один из них не обратил на все эти депеши и эдикты ни малейшего внимания. Сюше продолжал управлять Валенсией и Каталонией, действуя свойственным ему и дающим значительный эффект образом. Сульт продолжал прочесывать Севилью в поисках картин старых мастеров и церковной посуды, а Мармон играл в прятки с осторожным Веллингтоном в долинах и ущельях вдоль португальской границы.
Если бы Мармон действительно был таким блестящим полководцем, каким он себя считал, он бы сумел прогнать цепкого ирландца к его лабиринту у Торрес-Ведраса. Тогда предсказать, сколько времени могла бы продлиться эта курьезная ситуация, было бы очень трудно. Но она длилась недолго, поскольку Веллингтон был не только осторожным, но еще и умным генералом. Вскоре каждый служивший в Испании француз получил тяжелую моральную встряску. В то время как армии Веллингтона и Мармона перемещались параллельно друг другу в окрестностях Саламанки, длинноносый ирландец все-таки увидел свой шанс и атаковал французов. Меньше чем через час те окончательно обратились в бегство, и волны слухов о победе Веллингтона докатывались до самых дальних уголков Испании. Сам Мармон был задет пушечным ядром в самом начале сражения, и если бы не талант его малоизвестного генерала Клозеля, то поражение могло обернуться катастрофой.
Это известие дошло и до Сульта, который решил, что пора покидать насиженное место. Пограничная крепость Бадахос уже пала, и ему грозила опасность оказаться в окружении. Наскоро запаковав свою добычу, он приказал подать карету для своей любовницы-испанки и ее менее удачливой сестрицы, оставленной Виктором, и покинул провинцию. Потом он всю жизнь будет тепло вспоминать об Андалусии, ее солнце и апельсиновых рощах, ее черноволосых очаровательных женщинах и бесчисленных произведениях искусства. Особенно он будет вспоминать о них.
С этого времени война в Испании перестала быть борьбой за обладание ею. Она превратилась попросту в цепочку безнадежных усилий, направленных на то, чтобы не позволить англичанам, португальцам и испанским партизанам истребить всех французов, находящихся на Пиренейском полуострове.
Глава 15
Путь домой
Вероятно, ни одна армия в истории человечества не производила такого странного впечатления, как оставлявшая Москву армия императора. Из-за жертв, понесенных ею на Бородинском поле, а потом и во время оккупации русских территорий, ее численность снизилась приблизительно до 110 тысяч, но Наполеон рассчитывал на то, что она снова возрастет за счет многочисленных воинских частей, которые будут присоединяться к ней на ее пути в Германию. Солдаты ее длинных колонн сгибались под тяжестью захваченной ими добычи; темп ее марша замедлялся также и тысячами экипажей, телег и даже тачек, доверху нагруженных коврами, тюками шелка, мехами, матерчатыми обоями, золотой и серебряной посудой, изделиями из бронзы. Многие солдаты надевали награбленную в Москве одежду поверх мундиров. Гвардейские гренадеры были, например, одеты в зеленые бархатные шубы и украшенные перьями шляпы, а егеря и уланы — в расшитые китайские халаты, а каждый солдатский ранец был набит вынесенными из огня безделушками. Сержант Бургойнь, оставивший нам описание французского отступления, которое относится к числу лучших военных мемуаров того времени, через день после выхода из Москвы решил произвести тщательную инвентаризацию своего имущества. После этого он выбросил часть своей военной формы, чтобы освободить место для более пригодных для продажи вещей.
Первоначально Наполеон намеревался возвращаться к границе по Калужской дороге, проходящей южнее Смоленской. Климатические условия в ее окрестностях были несколько мягче, и, кроме того, эти места не были разорены армией при наступлении. Однако под Малоярославцем русские отбросили его на северную, Смоленскую дорогу, так что французам пришлось пройти через Бородинское поле, где среди груд всяческого хлама, оставшегося после кровавого побоища, незахороненными лежали тысячи трупов.
Как утверждали, там был найден живым некий злосчастный гренадер с перебитыми ногами, все эти два месяца проживший на гнилой конине. Однако в солдатской среде ходили и более тревожные слухи. Среди умирающих от голода русских пленных, как говорили, наблюдаются случаи людоедства. И это — всего через одиннадцать дней после начала отступления… Вскоре исчезли последние признаки дисциплины. Если телега с награбленной добычей ломалась, ее тотчас же сталкивали с дороги, и вокруг нее начиналась дикая драка за имущество. Старинные книги в переплетах из тисненой кожи выхватывали
