Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

На следующий день после обеда в палате появился новичок. Это был невысокий и подвижный, как «ртуть» крепыш с характерной кавказской внешностью, с гортанным говором с акцентом. За первые пять минут он выдал о себе множество информации. Рачик Бордиян рассказал, что, будучи старшим лейтенантом, работает «тэхнарем» на аэродроме, а сюда попал с какой-то «лыхарадкой ныясной этыалогии». «Хрэн знаэт, че это!» — добавил он в заключение. Рачик непрерывно пытался шутить, очень удивлялся, почему не смеются от его острот.

Витя Устинович поманил его пальцем, а потом негромко рассказал на ухо о случившейся здесь трагедии. Бордиян вмиг стал серьезным, опасливо стал посматривать на свою кровать:

— Вай-вай, я лэжу на мэстэ пакойнэка! Извыни, брат, я вэдь нэ знал савсэм. — Он подскочил на кровати и произнес, обращаясь ко всем сразу: Прастытэ, братаны, я умалкаю! Сачувствую вашэму гору!

Он действительно не проронил больше ни слова за два дня, впрочем, ему было не до шуток — чудовищные приступы лихорадки сотрясали его каждый день.

5 января днем в палате появился офицер с папкой под мышкой. Он отрекомендовался работником военной прокуратуры, а потом с «места в карьер» обвинил всех в организации попойки 31 декабря, в результате которой погиб (он достал бумажку, посмотрел) лейтенант Бабенко Сергей Иванович. Офицеры повскакали с мест, начали в один голос кричать о лживости утверждений. Молодой офицер, молча, с улыбкой наблюдал за происходящим. Наконец, поднялся подполковник Якушев:

— Товарищ старший лейтенант! Как вы, будучи работником прокуратуры, можете выдвигать столь беспочвенные обвинения! Наконец, судмедэкспертиза не обнаружила никакого алкоголя в крови погибшего. Никто из нас не выпил и грамма спиртного — мы же не враги себе.

— Хорошо, прошу меня извинить за столь поспешные выводы. Я еще не смотрел результаты экспертизы. Хотел сначала вас допросить. Сейчас я раздам каждому бумагу, а вы напишите все, что происходило с вечера 31-го до утра 1-го.

Он достал пачку бумаги, ручки, роздал всем, даже трясущемуся в очередном приступе Рачику. Тот недоуменно вертел в руках бумагу с ручкой.

Обитатели палаты принялись за объяснительные, а офицер прохаживался по палате, наблюдая, чтобы не переговаривались и «не списывали друг у друга», — так он пояснил свое присутствие. Собрал листы, бегло просмотрел, хмыкнул: «Даже в деталях совпадает». Больше не сказав ни слова, он важно удалился. Больше он никогда не наведывался в палату.

Еще через пару дней в палате появился новый ординатор вместо Мазуревич, которая, по слухам, уже уехала в Союз, так и не скопив себе на квартиру. Это был худощавый, пожилой человек с седыми волосами и седой же бородкой «клинышком». Он сразу напомнил всем Доктора Айболита из детских книжек. Действительно, у него были невероятно добрые, внимательные глаза. Он отрекомендовался:

— Виблый Захар Терентьевич, переведен на вакантное место из Кабульского госпиталя, буду теперь лечить вас. Мне Иван Петрович Ивлев кратко обрисовал ваши болезни.

Он обошел с осмотром каждого. Долго смотрел языки, даже щупал их на ощупь, мял животы, слушая их фонендоскопом. Остался всем довольный:

— Лечение дает результаты, скоро все будете, «как огурчики».

Бордияну он объявил, что, по результатам анализа, определено точно его заболевание, теперь лечение пойдет лучше. Добавил, что не будет забивать голову названием — все равно «не запомнить и не выговорить». Откланявшись, доктор вышел.

Новый доктор понравился всем и сразу. Даже молчаливый теперь Рачик похвалил его: «Маладэц, слушай. Не стал мэнэ мазги засырать названыем. Зачем они? Ты, главное вылычи!»

Новый доктор заходил каждый день. Сдружился сначала с Якушевым, с которым нашел общих знакомых. Часто засиживался в палате допоздна, играя в шахматы с новым приятелем. Постепенно в шахматные баталии втянулись и другие офицеры. Почти всегда выигрывал Виблый, впрочем, иногда он потешно уступал, будто бы случайно «зевнув» ферзя или ладью. Больные палаты N7 уже души не чаяли в своем докторе.

Лечение давало результаты, больные воспаряли духом, поверили в свое исцеление. У Невского пропало ощущение «мягкости зубов». Он с удовольствием ел, незаметно подсаливая пищу. Жизнь налаживалась. Вскоре стала уменьшаться и температура, правда, до нормальной еще не опускалась. Дежнев «запряг» Александра в заполнение «Историй болезни». Теперь он чаще просиживал в ординаторской, отправляясь туда каждый день, как на работу. Приезжали его навестить товарищи из Медроты, привозили письма из дома, забирали его послания. По-прежнему перед сном Невский отыскивал «свой флажок» на карте, мечтал о доме. Свой флажок еще на 3-й день «водрузил» и Рачик. Постепенно вновь стали звучать шутки в палате, играл магнитофон.

Прошли недели. Значительно поменялся состав в палате. Офицеры выздоравливали, уходя, прощались, крепко обнимая товарищей. Вскоре из «первого состава» остался лишь Невский, но и он готовился к выписке. В один из последних дней пребывания он отметил свой день рождения, правда, не сказал никому в палате. Лишь вышел на улицу к приехавшим его поздравить сослуживцам из Медроты. Сидели на лавочке, грелись на уже жарком февральском солнце, пили соки, ели вместе гранаты и апельсины. Смеялись, «травили» анекдоты. Все завидовали Невскому — ведь он через пару-тройку дней поедет домой в краткосрочный отпуск по болезни. Нет худа без добра!

Через два дня старший лейтенант получил свои выписные документы, тепло попрощался с врачами, медсестрами, со всеми новыми обитателями палаты и вышел на свежий воздух. Больше 40 дней провел он в этом здании. Всякое повидал, многое пережил. Но выжил, поправился! Впереди его ждал отпуск. Что может быть лучше!!

Невский сидел уже минут 20 на лавочке у подъезда своего дома поздним вечером, никак не решаясь войти в свою квартиру. В их окне на первом этаже горел свет — но вряд ли его ждали, скорей всего его последнее письмо из госпиталя не дошло еще. Он только прилетел из Ташкента в Челябинск, а из аэропорта до соседнего городка ехал на такси (денег в кармане хватало). Сильное волнение охватило его при подходе к подъезду. Сколько дней, лежа на больничной кровати, он представлял себе этот миг. И вот он наступил!

Наконец, глубоко вздохнув, Александр открыл дверь в подъезд…

… Уже в начале марта Невский вновь продолжил свою службу в Медроте. Отпуск, пусть и небольшой, восстановил его силы. Воспоминания о днях, проведенных с женой и 3-х летней дочкой, согревали душу. Впрочем, скоро дочке уже будет 4.

Работа захватила целиком. Порой некогда было присесть. Постепенно стали забываться дни в инфекции. Но операция с погибшим сержантом нет-нет, да и всплывала в памяти. «Слава Весняк», — проговаривал Невский его имя несколько раз, словно пробуя на вкус. — «Почти, как Слава весне!»