Дмитрий Петров - Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Пока же оставим литературоведам толки о том, что делает в «Дедушке» Телескопов и зачем в «Сундучке» Сиракузерс. Сами же пометим, что текст письма из сундучка написан строго в духе разрядки международной напряженности – по-английски detant[94] – что на тот момент (середина 70-х годов) считалась сутью отношений СССР и США.

Именно благодаря разрядке стал возможен выход в свет детских книг, где юные герои не сажают репу в родном селе, не соревнуются в сборе металлолома, не «подтягивают» двоечников, не заводят разговор о том, как славно жили летом, а легко перемещаются по миру, вступая в бой с силами зла. И силы эти, что характерно, не шпионы ЦРУ, не плантаторы ЮАР и не израильская военщина, а пираты, мафиози и террористы – то есть общие враги всех приличных людей.

Конечно, никакая разрядка не позволила бы издать «Ожог» – произведение, вскрывающее саму подкожную суть советской гнили, но вот детские повести – пожалуйста, состоялись. Короче: всё в порядке – спасибо разрядке.

А еще спасибо за то, что открыла Аксенову дорогу в Америку.

В гости.

Глава 2

Город ангелов. Перекресток

1

И вот на пороге сумерек одного из ветреных летних дней 1975 года на перекрестке Тивертон-авеню и Уитлшир-бульвара, что в городе Лос-Анджелесе, мы видим эффектного иностранца в джинсах и усах. Ба-ба-ба! Да это ж Василий Павлович осматривается! И видит площадь. Вот – заправка компании «Шелл», а вот – «Эссо», напротив – «Аполло»: всё белое, чистое, белое с синим, белое с красным, рекламы «нефтяных спрутов», гирлянды шин.

Гирлянды шин… Они здесь не зря. А чтоб подчеркнуть разницу между Лос-Анджелесом и, скажем, Владивостоком. Вроде оба города – крупные, стратегические порты, оба на Тихом океане, и в том и другом люди ездят на машинах. Но пойдите найдите во Владике гирлянды шин на заправке. Их там нет, как нет Голливуда. Автомобильная резина – дефицит, как и всё автомобильное: фары, вкладыши, ручки, поршни, сальники и свечи – всё предмет кропотливого поиска, тайного торга и обмена. Разве что бензин в свободном доступе. Но ж где это видано во Владике, да и где угодно в СССР, хоть и в Москве – чтоб на одной площади сразу три заправки?

А тут не только они.

Топографический, эстетический, а может быть, и духовный центр перекрестка – это, безусловно, кофе-шоп, большая стеклянная закусочная, открытая двадцать четыре часа в сутки, нон-стоп. Там видны на высоких табуретках и в мягких креслах… едоки разных категорий: и скоростные дилер-уиллеры, что, глядя на часы и не переставая трещать, запихивают в рот салат и гамбургеры, и гурманы, смакующие торты и кейки, и разочарованные дамы с сигаретами…

Рядом… среди автомобилей, словно одушевленные существа, выделяются огромные японские мотоциклы "Хонда" с высоким рулем.

Что еще? Вдоль тротуара ящики с газетами, солидные Los Angeles Times и Examiner, левая Free Press… и тут же "порно" LA Star, и тут же газеты гомосексуалистов. Вылезает на перекресток алюминиевый бок банка и окно ресторанчика "Два парня из Италии". <…>

Кругорама, в центре которой, естественно, находится автор (то есть Аксенов), замыкается изломанным контуром крыш и реклам, среди которых выделяются билдинг Tishman и гигантский плакат Корпуса Морской Пехоты. <…> Два замечательных парня и милейшая девушка… смотрят на наш перекресток, а над ними сияет лозунг marines:

"Quality! Not quantity!": Качество! Не количество! <…>

Ну ничего себе. Да это ж суворовский клич: не числом, а уменьем!

2

Вот и Аксенов – чисто по-суворовски – пробился на этот перекресток. Не числом, а уменьем. Иначе бы не справиться ему с теми, кто не мытьем, так катаньем решил его туда не пустить – к "Двум парням из Италии", гирляндам шин и всему прочему.

В 1974 году профессор Дин Уорс из University of California in Los Angeles пригласил видного советского прозаика с особым взглядом на литературу и мир почитать лекции близ Тихого океана. Welcome, мол, Василий, в роли visiting professor. Расскажи о творческом процессе.

Василий с приглашением идет в иностранную комиссию Союза. Несет описания лекций. Союз их взял, и – тишина. А когда Аксенов ее нарушал: как, мол, идет оформление в Штаты? – Союз вяло отбрехивался либо грохал дверями кабинетов и орал: «Вы, Аксенов, нас уже три раза за горло брали! Больше не позволим! Ну, садитесь! Вот здесь, напротив! Смотрите в глаза!»

А что ему было смотреть им в глаза? Что он мог там увидеть, кроме злобы?

А они, устами некоего первого cекретаря, продолжали: «Неужели вы думаете, что мы вам дадим добро на эту дурацкую Америку? Хотите нас запугать, да? Не испугаемся! Керзону[95] на его ультиматум ответили решительным "нет", тем более вас, Аксенов, не испугаемся!»[96]

Вообще-то, Аксенов хорошо знал, как нередко решаются такие вопросы. О чем и рассказал в своем будущем романе «Бумажный пейзаж». В кабинете решающего партийца Феляева – хозяин и желающий отбыть на время в США литератор Жестянко: «перегнувшись через стол, драматург вынул из письменного прибора карандаш… рванул из календаря страничку. Зав даже и изумиться не успел, как перед ним уже лежала страничка с вопросом.

Что вам привезти из Америки?

Жестянко смотрел на Феляева. Феляев на Жестянко. <…> Хм, думал Феляев, хм, хм, хм. Он перевернул листок календаря и черкнул на нем ответ:

Приемник фирмы «Браун» модель F106.

Жестянко, прочтя, кивнул: лады.

– А в общем и целом вы должны учесть, товарищ Жестянко, – как бы продолжая беседу, говорил Феляев, как бы давая соответствующим товарищам понять, что предшествующее молчание было просто-напросто результатом дефекта аппаратуры, – должны вы учесть, Илья Филиппович, что ситуация сейчас в мире напряженная, а в США особенно зашевелились реакционные круги.

– Угу, учту, – сказал Жестянко.

– Так что, товарищ Жестянко, я думаю, внутренние наши дискуссии не будут предметом нездорового ажио…

– Гарантирую!.. – сказал Жестянко и с совершеннейшей наглостью ему подмигнул».

Но тут ситуация была другая.

И Аксенов в ответ – хрясь по столу: я вам не крепостной мужик!

3

Прям вот так вот всей открытой ладонью да по начальственному столу: тресь!

Не крепостной мужик здесь перед вами, а писатель! Почему они из своих Нью-Йорков и Мадридов спокойно летят в Париж и Китай и вообще куда и сколько угодно, а я по приглашению, которое есть дань уважения к нашей литературе, поехать никуда не могу?

И по столу: бац!

И немедля ему кофейку, коньячку… Мол, Василий Палыч, не надо психовать-то. Тоже важность – Америка?! Звони денька через три, всё проясним, о’key?