Пу И - Последний император

Последнее действие разыгравшихся событий произошло с моим участием.

Не успел я назначить Чжэн Сяосюя на должность, как получил весьма неприятное известие: в парламенте республики вновь образовалась группировка, предложившая аннулировать "Льготные условия" и передать Запретный город республике. Такое предложение уже выдвигалось два года назад. Тогда основным аргументом группы членов парламента послужила попытка к реставрации монархии на шестом году республики. Теперь же тайные планы реставрации парламентарии видели в награждении цин-ским двором республиканских чиновников различными посмертными титулами. Старое предложение было выдвинуто вновь, причем говорилось, что я не только дал посмертное имя виновнику реставрации преступнику Чжан Сюню, но и незаконно пожаловал Чжэн Сяосюю — ханьцу по происхождению — право въезда в Запретный город верхом и должность начальника дворцового управления.

Опубликованное в газетах сообщение об этом послужило сигналом для ряда атак на Департамент двора. Так, например, продажа антикварных изделий японским торговцам, заклад императорских драгоценностей четырем крупным банкам, осуществленных Жун Юанем, другие факты, в прошлом никого не удивлявшие, теперь вызывали разные толки и пересуды.

Приближенные мною чиновники, в особенности Ло Чжэньюй, также подверглись ожесточенным нападкам. По прибытии во дворец у этих людей первоначально не было иных дел, как писать докладные записки и секретные донесения. Помимо этого, они производили инвентаризацию и по моему приказанию на зарегистрированных ими картинах и каллиграфических полотнах ставили штамп: "Драгоценность императора Сюаньгуна". Я и не предполагал, что инвентаризация вызовет такую бурю негодования. Положение только ухудшилось — ценных вещей становилось все меньше и меньше, а богатства сановников тем временем увеличивались. Древняя посуда Ло Чжэньюя, бронза Мао Гундина, собрание картин Дун Цзисюя были проданы за большую сумму. Эта весть получила многочисленные отклики. Но самым неприятным оказалось то, что Министерство внутренних дел республики внезапно издало законопроект об охране древних книг, антикварных изделий и реликвий, который был направлен против вывоза и продажи дворцовых драгоценностей.

Вскоре первое мероприятие Чжэн Сяосюя — отправка в Шанхай энциклопедии "Сы ку цюань шу" для ее издания в издательстве "Шанъу иньшугуань" — встретило противодействие со стороны властей. Книги были конфискованы.

Навестивший меня отец долго юлил, но потом, заикаясь, сказал, что методы Чжэн Сяосюя оставляют желать лучшего. Если он вызовет недовольство республиканских властей, положение еще больше осложнится.

Бывшие сановники Департамента двора — Шао Ин, Ци Лин, Бао Си — по-прежнему были учтивы и не говорили ничего плохого о Чжэн Сяосюе, Цзинь Ляне и Жун Юане. Последний, нарвавшись на неприятность в связи с продажей драгоценностей, вообще перестал показываться. После того как мой отец отругал Цзинь Ляна за докладную записку, в которой тот советовал мне дать великому князю Чуню отставку, Цзинь Лян тоже куда-то исчез.

Однажды передо мной с трусливым видом появился Шао Ин, бывший начальник Департамента двора. Он сказал, что командир республиканских войск Ван Хуайцин, будучи весьма недоволен действиями Чжэн Сяосюя, заявил, что если так будет продолжаться и дальше, он уже не сможет чем-либо помочь мне. Это известие привело меня в ужас. К счастью, Чжэн Сяосюй подал прошение об освобождении от обязанностей. Кончилось тем, что он снова стал лишь членом палаты Маоциньдянь, а Шао Ин вновь стал ведать Департаментом двора.

Последние дни в Запретном городе

Неудача с реорганизацией Департамента двора не заставила меня остановить машину. Она не остановилась, а сделала лишь поворот. С тех пор как я сел в эту машину, все время кто-нибудь да подливал горючее, накачивал шины, указывал направление и расставлял дорожные знаки.

Примером тому могли служить секретные донесения приверженцев монархии по поводу возрождения "великих планов". Верные мне люди были повсюду. Например, Кан Ювэй и его ученики — отец и сын Сюй Цзинь и Сюй Лян — под вывеской Конституционно-монархической партии китайской империи развернули свою деятельность по всей стране и за ее пределами. Известия об их действиях изредка достигали дворца через Джонстона. Сюй Цзинь в своем докладе императору хвастливо заявлял, что эту партию за рубежом поддерживают сто тысяч ее членов и пять газет. За два года до того, как я покинул дворец, Сюй Лян отправился в провинцию Гуанси к милитаристу Линь Цзюньтину для подготовки реставрации. В письме к Джонстону он писал, что лидеры трех группировок милитаристов в провинции Гуанси — Лу Жунтин, Линь Цзюньтин и Шэнь Хунин — "выдвинули девиз, общий с девизом нашей партии, и в случае необходимости можно рассчитывать на их поддержку…" [46] После китайского Нового года весной тринадцатого года республики (1924 год) Кан Ювэй писал Джонстону, что в провинциях Шэньси, Хубэй, Хунань, Цзянсу, Аньхой, Цзянси, Гуйчжоу и Юньнань либо уже достигнута договоренность, либо достаточно в нужный момент подать только сигнал. Больше всего надежд Кан Ювэй возлагал на У Пэйфу, говоря, что Ло (имелся в виду город Лоян, где находился У Пэйфу) предан Мэн Дэ (имелся в виду Цао Кунь). Как выяснилось позже, в письме Кан Ювэя было немало фантазии и даже просто саморекламы. Однако в то время я и Джонстон не только не относились к его словам с недоверием, но были чрезвычайно рады и воодушевлены этими сообщениями. Мы даже посылали подарки ко дню его рождения. Так я стал понимать, как использовать свои богатства для достижения мечты.

Аналогичным примером могут служить и благотворительные пожертвования. Я забыл, кто из наставников посоветовал это делать, но отчетливо помню повод, толкнувший меня на это, ибо уже тогда я знал цену общественному мнению. В те дни в пекинских газетах почти ежедневно под рубрикой "Общественная жизнь" встречались информации о пожертвованиях императора Сюаньтуна. Помощь моя была двоякого рода: в связи с опубликованными в газетах сообщениями о бедняках в редакцию посылалась сумма денег с просьбой передать их по назначению либо мои люди непосредственно посещали семьи нуждающихся. Любой шаг в этом направлении через день-два всегда находил свое отражение в газетах примерно в следующей форме: "Наша газета такого-то числа сообщила, что такой-то просит о помощи. В связи с этим цинский император направил своего человека, который вручил просителям столько-то юаней". Прославляя меня, газета одновременно создавала себе рекламу. Не было почти ни одной газеты, которая, стремясь привлечь мое внимание, не печатала бы сообщения о бедняках. Я же был удовлетворен тем, что различные газеты наперебой расхваливают меня.