Пу И - Последний император

— Все, начиная со служащих Департамента двора и кончая управляющими в резиденциях князей, богатейшие люди, — сказал он однажды. — Сам хозяин не знает, сколько у него богатств, и спрашивает об этом у своего управляющего. Иногда хозяину приходится даже просить у него деньги, иначе сам он будет сидеть без гроша. Утраченных вещей не вернуть, но если не поставить таких управляющих на место, боюсь, что не сохранить и того небольшого количества драгоценностей, которые уцелели.

В другой раз он сказал:

— У Департамента двора есть девиз: любыми средствами поддерживать существующее положение. Будь то незначительное изменение или грандиозные планы реорганизации, все они натолкнутся на этот девиз — и тогда стоп!

Наставники давно заправили мою "машину" горючим, а мотор уже был "запущен". И если раньше можно было говорить о том, что кто-то другой управлял вместо меня, то теперь я сам сидел на месте водителя и ехал навстречу моей мечте. Я только что успешно миновал "перекресток" роспуска евнухов, и теперь, кто бы ни велел мне остановиться, сделать это было невозможно.

Я принял твердое решение. И я нашел силы.

Первое, что я сделал после свадьбы, — это воспользовался своей властью и выбрал из приверженцев монархии, принимавших участие в свадебной церемонии, самых преданных и талантливых, с моей точки зрения, людей в качестве своих ближайших доверенных помощников. Избранные же в свою очередь рекомендовали мне своих лучших друзей. Таким образом, в Запретном городе количество кос увеличилось на 12 — 13 штук. Этими преданными людьми были Чжэн Сяосюй, Ло Чжэньюй, Цзин Фанчан, Вэнь Су, Кэ Шаоминь, Ян Чжунси, Чжу Жучжэнь, Ван Говэй, Шан Иин и другие. Я пожаловал им почетные титулы членов Южного кабинета (учебная комната императора) и членов палаты Маоциньдянь (палата, ведавшая канцелярскими принадлежностями императора). Кроме этого, я назначил министрами двора двух маньчжуров — бывшего наставника Чжан Сюэляна, выходца из красного знамени с каймою, вице-губернатора Монголии Цзинь Ляна и моего тестя Жун Юаня.

Эти люди давали мне советы в устной и письменной форме. К сожалению, их записи почти не сохранились. Приведу лишь отрывок из оказавшейся у меня под рукой докладной записки Цзинь Ляна, датированной январем шестнадцатого года правления Сюаньтуна (1924 год):

"…По мнению Вашего подданного, самым важным сейчас является тайная подготовка к реставрации. Для выполнения этой великой миссии преобразования мира существует множество задач, требующих решения. Главная задача — укрепить сплоченность, защищая императорский двор. Вторая, не менее важная, задача — привести в порядок дворцовое имущество, с тем чтобы надежно хранить наши финансы. Важно иметь все то, чем мы будем поддерживать и защищать себя. Только тогда можно намечать реставрацию…"

Цзинь Лян далее предлагал конкретные способы реализации поставленных задач. Я был полностью согласен с ним в том, что реорганизацию необходимо начинать с Департамента двора.

Кроме самых рьяных сторонников тайной реставрации, даже пессимистически настроенные приверженцы монархии в большинстве своем не возражали против "защиты двора, упорядочения финансов и ликвидации злоупотреблений". Среди них находилась лишь небольшая группка людей, которые при упоминании о реорганизации Департамента двора только покачивали головой. К ним относился и мой наставник Чэнь. Эти люди считали, что злоупотребления — болезнь застарелая, возникшая не в один день. Условия для ее появления создавались день за днем начиная еще со времен императора Цяньлуна. Ведь оказались же безуспешными попытки произвести реорганизацию во времена правления Цзяцина и Даогуана. А разве сейчас это сделать легче? Наставник Чэнь считал, что Департамент двора лучше не трогать, реорганизация только ухудшит положение. Чтобы не будоражить малый двор, надо отложить решение этого вопроса до более подходящего момента. Люди, подобные наставнику Чэню, старались держать нейтралитет — они и не одобряли реорганизацию, и не защищали Департамент двора.

Как-то незадолго до моей женитьбы я устроил неразумную затею с упорядочением финансов, решив по предложению Джонстона учредить орган, который специально занялся бы этими вопросами. Я пригласил лучшего друга Джонстона — Ли Цзинмая, с тем чтобы он возглавил этот специальный орган. Ли не согласился и порекомендовал вместо себя своего родственника по фамилии Лю. Департамент двора, прямо не выражая своего несогласия, вновь прибег к помощи отца. Я не принял во внимание его уговоры и твердо настаивал на назначении родственника Ли Цзинмая на этот пост. Вскоре Лю занял свое место. Однако прослужив всего лишь три месяца, он попросил отпуск и вернулся в Шанхай.

Неудачу я объяснил выбором неподходящего человека и тем, что не умел еще править лично. К тому времени политическая обстановка в стране резко обострилась, и мне чуть было не пришлось бежать в английскую миссию. Было не до реорганизации. Однако изменилось и мое положение. Во-первых, я стал взрослым человеком и никто уже не мог помешать мне осуществить задуманное. Во-вторых, возле меня находилась группа верных мне людей и силы наши увеличились. Я с большим удовлетворением выбрал из этой группы Чжэн Сяосюя, которому и поручил ответственную задачу реорганизации.

Чжэн Сяосюй был земляком Чэнь Баошэня. При Цинах он служил консулом в Японии, в городе Кобэ, был пограничным комиссаром в провинции Гуанси. Его рекомендовали мне Чэнь Баошэнь и Джонстон. Особенно нахваливал его Джонстон, подчеркивая, что Чжэн Сяосюй — самый уважаемый им человек за двадцать лет его пребывания в Китае и что второго такого таланта не сыскать. Чжэн Сяосюй был человеком энергичным и обладал незаурядными организаторскими способностями. Чэнь Баошэнь говорил, что в прошлом он неоднократно отказывался от предложения президента республики стать республиканским чиновником и получать от республики жалованье. Его хвалили и в газетах. Поговаривали, что Чжэн Сяосюй более десяти лет писал прекрасные стихи. Я еще раньше видел его каллиграфические надписи. Говорили, что он зарабатывал на жизнь продажей этих образцов каллиграфии. И этого человека, отказавшегося от славы и денег и пришедшего служить во дворец, я считал на редкость верным и преданным.

Впервые я встретился с Чжэн Сяосюем летом двенадцатого года республики. Он говорил со мной обстоятельно и долго.

В минуты воодушевления его брови подергивались и он захлебывался от восторга; в печальных местах голос его затихал и на глаза навертывались слезы. Все это произвело на меня огромное впечатление. Я тотчас же решил оставить Чжэн Сяосюя во дворце и выразил надежду, что он хорошо проявит себя на новом поприще. Что я тогда ему сказал, точно не помню, помню лишь, что он был очень растроган моими словами и тут же очень быстро сочинил "Стихи о милости императора".