Светлана Алексиевич - Цинковые мальчики

Нас приглашают в кабинет. Приносят на подносе чай в заварных металлических чайниках. Чай у афганцев - непременный атрибут гостеприимства. Без чая не начнется работа. не состоится деловой разговор, отказаться от чая - все равно что не протянуть при встрече руку.

В кишлаке нас встречают старейшины и бачата, вечно неумытые (совсем маленьких не моют вообще, согласно шариату слой грязи сохраняет от злой напасти), одетые во что попало. Раз я говорю на фарси, каждый считает необходимым удостовериться в моих познаниях. Следует неизменный вопрос: сколько времени? Я отвечаю, что вызывает бурю восторга (ответил, значит, действительно знает фарси, а не притворяется).

- Ты мусульманин?

- Мусульманин, - отшучиваюсь я.

Им нужны доказательства.

- Калему знаешь?

Калема - это особая формула, произнося которую ты становишься мусульманином.

- Ла илях илля миах ва Мухаммед расул аллах, - декламирую я. - Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его.

- Дост! Дост (друг)! - лепечут бачата, протягивая в знак признания свои худенькие руки.

Они еще не раз попросят меня повторить эти слова, будут приводить своих друзей и завороженно шептать: "Он знает калему".

Из звуковещательной установки, которую сами афганцы назвали "Аллой Пугачевой", уже разносятся афганские народные мелодии. Солдаты развешивают на машинах наглядную агитацию: флаги, плакаты, лозунги, раскручивают экран покажем фильм. Врачи ставят столики, раскладывают коробки с медикаментами.

Открывается митинг. Вперед выходит мулла в длинной белой накидке и белой чалме. Читает суру из Корана. Закончив суру, он обращается к Аллаху с просьбой сберечь всех правоверных от зла вселенского. Согнув руки в локтях, поднимает ладони к небу. Все, и мы тоже, повторяем за ним эти движения. После муллы выступает товарищ Лагман. С очень длинной речью. Это одна из особенностей афганцев. Говорить могут и любят все. В лингвистике есть термин - эмоциональная окрашенность. Так вот у афганцев речь не просто окрашена, а раскрашена метафорами, эпитетами, сравнениями. Афганские офицеры не раз высказывали мне свое удивление тем, что наши политработники проводят занятия по бумажкам. На партийных собраниях, заседаниях, активах афганцев я слушал наших лекторов с теми же бумажками, с той же лексикой: "в авангарде широкого коммунистического движения", "быть постоянным примером", "неустанно претворять в жизнь", "наряду с успехами имеются некоторые недоработки" и даже "некоторые товарищи не понимают". К моему приезду в Афганистан митинги, вот такие, как наши, давно стали обычной принудиловкой, народ собирался, чтобы попасть на медосмотр или получить кулек муки. Исчезли овации и дружные выкрики "заидо бод" - "да здравствует!" с поднятыми вверх кулаками, которыми неизменно сопровождались все выступления в те времена, когда народ еще верил в то, в чем его пытались убедить, - в сияющие вершины Апрельской революции, в светлое будущее.

Бачата выступления не слушают, им интересно, какой будет фильм. У нас, как всегда, мультфильмы на английском и два документальных на фарси и пушту. Здесь любят индийские художественные фильмы или картины, где много драк и стреляют.

После кино раздача подарков. Мы привезли мешки с мукой и детские игрушки. Передаем их председателю кишлака, чтобы разделили между беднейшими и семьями погибших. Поклявшись публично, что все будет, как положено, он вместе с сыном стал таскать мешки домой.

- Как ты думаешь, раздаст? - обеспокоился командир отряда.

- Думаю, что нет. местные подходили и предупреждали, что нечист на руку. Завтра все будет в дуканах.

Команда:

- Всем по ленточке. Приготовиться к движению.

- 112-й к движению готов, 305-й готов, 307-й готов, 308-й...

Бачата сопровождают нас градом камней. Один попадает в меня. "От благодарного афганского народа", - говорю я.

Возвращаемся в часть через Кабул. Витрины некоторых дуканов украшены надписями на русском: "Самая дешевая водка", "Любые товары по любой цене", "Магазин "Братишка" для русских друзей". Торговцы зазывают по-русски: "батник", "варенка", "сервиз "седой граф" на шесть персон", "кроссовки на липучках", "люрекс в бело-голубую полосочку". На прилавках наша сгущенка, зеленый горошек, наши термосы, электрочайники, матрацы, одеяла...

Дома чаще всего мне снится Кабул. На склонах гор висят глиняные домики... В них зажигаются огни... Издали кажется, что перед тобой величественный небоскреб. Если бы я не был там, то не сразу догадался бы, что это всего лишь оптический обман...

Я вернулся оттуда и через год ушел из армии. Вы не видели, как блестит штык при лунном свете? нет?

Я ушел из армии... Поступил на факультет журналистики... Пишу книгу... Но происходит оптический обман...

- Калему знаешь?

- Ла илях илля миах ва Мухаммед.

- Дост! Дост!

Наш офицер возле повешенного афганца... Улыбается... Я там был... Я это видел, но можно ли об этом писать? Никто об это не пишет... Значит, нельзя. Если об этом не пишут, выходит, этого как бы не было. Так было или не было?"

Старший лейтенант.

"А я ничего отдельного от той жизни не помню. Летело нас в самолете двести человек. Двести мужчин. Человек в группе и человек один - это разные люди. Я летел и думал о том, что должен буду там перечувствовать...

Из напутствия командира:

- Подъем в горы. Если сорвешься - не кричать. Падать молча, "живым" камнем. Только так можно спасти товарищей.

Когда смотришь с высокой скалы, то солнце так близко, кажется, можно взять руками.

До армии я прочел книгу Александра Ферсмана "Воспоминание о камне". Помню, поразили слова: жизнь камня, память камня, голос камня, тело камня, имя камня... Я не понимал, что о камне можно говорить как об одушевленном предмете. А там открыл для себя, что на камень можно смотреть долго, как на воду и огонь.

Из поучений:

- В зверя надо стрелять немножко опережая, а то он твою пулю проскочит. И в бегущего человека тоже...

Был ли страх? Был. У саперов в первые пять минут. У вертолетчиков, пока бегут к машине. У нас, в пехоте, пока кто-то первый не выстрелит.

Подъем в горы... С утра и до поздней ночи... Усталость такая, что тошнит, рвет. Сначала свинцом наливаются ноги, затем руки, руки начинают подрагивать в суставах.

Один упал:

- Застрелите меня! Не могу идти...

Вцепились в него втроем, тащим.

- Бросьте меня, ребята! Застрелите!

- Сука, мы тебя пристрелили бы... Но у тебя мама дома...

- Застрелите!!!

Мучит жажда. Уже на полпути у всех пустые фляжки. Высовывается изо рта язык, висит, его назад не засунешь. Как-то мы еще умудрялись курить. Поднимаемся до снега, ищем, где талая вода - из лужи пьем, грызем лед зубами. Про хлорные таблетки все забыли. Какая там ампула с марганцовкой? Дополз и лижешь снег... Пулемет сзади строчит, а ты из лужи пьешь... Захлебываешься, а то убьют - и не напьешься. Мертвый лежит лицом в воду, кажется, пьет.