Владимир Лапин - Цицианов

Главную роль в разгроме дагестанцев сыграли батальоны Лазарева. Из всего грузинского войска в сражении при Иори 27 ноября 1800 года участвовало только трехтысячное ополчение царевича Иоанна. В канун столетия со дня битвы офицеры 13-го гренадерского Эриванского и 80-го Кабардинского полков решили установить памятник на том месте, где сражались части, ставшие основой для формирования названных полков. 1 октября 1901 года на берегу Иори появился пятиметровый обелиск из серого камня, увенчанный крестом, попирающим полумесяц[267].

Разгром Омар-хана имел важные последствия. Разом присмирели все внутренние и внешние враги Георгия XII: царевич Александр «передумал» идти на Тифлис, Соломон II сделал вид, что никогда и не помышлял о войне, князья — противники присоединения к России — также умерили свой пыл. 9 ноября, сразу после получения известий о разгроме дагестанцев на Иори, царевичи Вахтанг и Мириан прислали Кноррингу письмо, в котором уверяли в своей преданности, в отсутствии враждебных замыслов, в отказе даже от мыслей бежать в Персию и т. д.[268] Но в то же время сражение на Иори окончательно подорвало надежду грузинского царя на собственные силы. Он как будто не слышал советов укреплять национальное войско, твердя как заклинание просьбу о присылке дополнительных полков из России[269].

Определяя в рескрипте Кноррингу от 20 января 1801 года «генеральный курс» его политики в Грузии, император явно не утруждал себя составлением какого-то черновика. Грузию он велел сделать губернией, с тем условием, чтобы губернатором был «кто-либо из царской крови, но под вами, и будет шеф гусарского тамошнего полка». Через три дня в следующем рескрипте император так развивал свою мысль: «Старайтесь Грузию утвердить на том основании, как уже к вам писано, не ищите иных приобретений делать, как те, которые добровольно будут искать Моего покровительства; лучше иметь союзников интересованных в союзе, нежели подданных ненадежных; левая ваша сторона обеспечена таковыми, не наводите туркам страха, тогда и правая сторона будет надежна; ищите Армении интересовать к сближению для торга, и торгом соблюдите привилегии, но установите наш порядок; комплектуйте старые полки нашими рекрутами, но полков мало по пространству, и так сочтитесь, не можете ли умножать тамошними жителями и доходами тамошними, ищите руд всякого рода и промыслов, также и таможни перенесите на границу, займитесь теперь не завоеванием, а приобретением добровольным соглашением Армении. Вот мои мысли. Вам благосклонный Павел. Чтоб все прибавки и заведения не превышали доходов тамошних»[270]. Последний «постскриптум» очень показателен: в Петербурге опасались превращения новых владений в прореху, через которую будут утекать казенные деньги. Военная коллегия с ужасом предвидела вымирание русских гарнизонов в Грузии. Даже в обжитом Кизляре в 1797 году в гарнизоне численностью около 800 человек умерло 238 человек, в 1798 году — 381, в 1799 году — 273 солдата и офицера.

Павел I беспокоился по поводу прочности позиций сторонников присоединения в самой Грузии. Поэтому он повелел Кноррингу обеспечить приезд в Петербург влиятельных князей и представителей царской фамилии, «дабы явно было свету, что точно Грузии есть общий произвол быть в Моем подданстве, а не то, чтобы покорство их происходило единственно от желания двух или трех»[271]. В списке сторонников России значились Игнатий Туманов, Дарчи Бебутов, Соломон Аргутинский-Долгоруков, князь Иосиф Бебутов, князь Соломон Авалов, князь Евгений Абашидзе, князь Георгий Амилахвари, Иван Орбелиани, Георгий Цицианов, Александр Макашвили, Захарий Баратов, Сулхан Туманов, Шанше Эристов, Александр Чавчавадзе[272]. Император рассчитывал и на создание из владетелей Дагестана и Азербайджана антииранской коалиции. В августе 1800 года Павел I отправил Магомет-хану Эриванскому грамоту с предложением совместного отражения персидских войск. Такие же письма получили правители Тарковского, Карабахского, Гянджинского, Дербентского, Каракайтагского, Табасаранского ханств[273]. Тем самым признавалось политическое равенство партнеров. Но позднее тон в переговорах с ними изменился, и весьма резко, что выглядело неубедительным и даже странным. Это также следует внести в «отягощения», с которыми столкнулся П.Д. Цицианов.

Грузинское посольство 23 ноября 1800 года представило «Условия принятия Грузии под власть Российского императора». Эти «Условия» состояли из шестнадцати пунктов. Всероссийский император признавался «за своего природного государя и самодержца… единожды и навсегда». При этом Георгий XII и его наследники оставались на престоле «с титулом царей… и иметь им, царям, главное в своем царстве правление по тем законам, кои от Всевысочайшего двора даны быть имеют. От себя же им без особого повеления никаких узаконений не вводить». Иными словами, Багратионы становились наследственными «губернаторами» Грузии, управлявшими ею по законам, принятым в Петербурге. Финансы передавались под контроль центральной власти, а содержание фамилии осуществлялось за счет установленного жалованья и (или) пожалованной недвижимости в России. При этом на монетах ставились два герба. Для укрепления обороноспособности Грузии выделялся шеститысячный корпус, в крепостях, модернизированных с помощью русских фортификаторов, располагались русские гарнизоны. Предполагалось постепенно принимать грузин на военную службу и, «дабы их на первый раз по непривычке ободрить, — объявить, что обмундирование их будет национальное». Все сословия уравнивались в правах с аналогичными «состояниями» в Великороссии. Договор предусматривал также поддержку эриванского и гянджинского ханов, которые раньше были в орбите Грузии и получали от нее военную помощь. Россия должна была «надавить» на Турцию, чтобы та приняла меры против использования ее территории для дагестанских отрядов, совершавших набеги на приграничные земли. В этом проекте был один пункт, который не мог не беспокоить военных. Провиант и фураж для войск предлагалось закупать по «вольным» ценам, что на практике означало отказ от поставок хлеба и сена[274].

С этого момента в развитии российско-грузинских отношений наступил перелом. Последовала череда действий, о последствиях которых ни одна из сторон либо не задумывалась, либо эти самые последствия недооценивала, либо вообще вкладывала в них иной смысл. В ноябре 1799 года в Тифлис были доставлены инвеститурные знаки в полном соответствии с положениями трактата 1783 года и посланием царя Георгия. Но в последнем документе содержалась просьба царя не только утвердить его на престоле, но и признать царевича Давида законным наследником, хотя сам Георгий занял трон, не спрашивая разрешения из Петербурга. В договоре же вмешательство России в вопрос о наследнике грузинского престола вообще не упоминалось! Понятно, что царь желал заручиться поддержкой императора в неминуемой борьбе за престолонаследие, но Павел I, давший на то согласие (не удосужившись заглянуть в Георгиевский трактат), автоматически поставил Россию в двусмысленное положение, гарантировал ей участие в грядущих междоусобицах. Опять дадим слово историку 3. Авалову: «Теперь события развиваются с силой урагана; эта связь царства и империи, веками томительных бесплодных сношений, дошла до десятилетий покровительства, приносившего несчастья, и, наконец, маховое колесо истории довело дело до разрушительного конца, не пощадив хрупких, запоздавших желаний грузинского народа. Но рушилось то, чему при данных условиях уже не было места на этой земле; зато суждено было водворяться порядку там, где самая смелая мысль о нем давно утратилась»[275].